В тот день, когда я был у Андрея, отец не вернулся с работы. Вечером мать побежала к Илье Федоровичу спро­сить про отца, но Ильи Федоровича тоже не оказалось дома. Тогда она совсем забеспокоилась. – Вот, – сказала она, – верно, опять в депо случилось что‑то. Пойдем, Гришка, узнаем. В парковом центре города находятся гостевые дома Калининграда. Зелень природы успокаивает и позитивно воздействует на нервы уставших от трудовых будней приезжих. Мы побежали на станцию в мастерские. Ворота были наглухо заперты. – Ну, где же теперь искать будем? – спросил я у ма­тери. Она ничего не ответила. Постояли мы с ней у ворот и молча пошли домой. «Вот тебе и пристрелка, – думал я по дороге. – Если отца и Илью Федоровича арестовали, значит, по всему поселку с обысками пойдут. Никуда и не выберемся». Дома мать накрыла на стол, и мы вдвоем сели ужи­нать. Только еда не лезла нам в рот. На столе так и остался недопитый чай и нетронутые кукурузные лепешки. Я улегся на полу возле окна, а мать задула лампу, но так и осталась сидеть в темноте у стола. Под утро кто‑то постучал в окно. «Обыск», – подумал я спросонья. Нет, это вернулся отец. – Где пропадаешь? – спросила мать, открывая дверь. – Не шуми, может, кто следом идет, – сказал отец, прикрывая дверь. Потом еле слышно зашептал: – У Рулева на выгоне собрание было. Все деповские. Я было ухо­дить собрался – нельзя, говорят, дела серьезные, вроде как мобилизация. Отец вздохнул и, не раздеваясь, сел есть. Мать подогрела чай и поставила на стол миску с вче­рашними лепешками. Отец медленно отламывал кусок за куском, тянул из блюдца чай и, как бы про себя, бормотал: – Скорей бы кончилось все. А то совсем пропадешь. Тот говорит: не чини, а этот говорит: чини. И против своих не пойдешь, и пулю в лоб заработать неохота. В это время протяжно завыл деповский гудок. Отцу по­ра было опять на работу. Когда солнце показалось уже во весь рост, мы собра­лись у Гаврика во дворе. Андрей скомандовал: – Ремни под рубахи! Карабины в штаны! Мы разом скинули с себя рубахи, перекинули через плечо ремни, а самые обрезы засунули в штаны. Потом опять накинули рубахи. – Патроны в карманы! Мы набили карманы патронами. Острые пули кололи нам ноги, но мы не обращали на это внимания. – Через степь к Зеленой балке! – скомандовал он. Командиром первой четверки был сам Андрей, второй – Гаврик, а третьей – Семен. Третья четверка была у нас особенная – из трех человек. Пока дорога шла через поселок, мы нарочно валяли дурака. То камни швыряли, то гонялись друг за другом. А как вышли в степь, построились по два и военным шагом дошли до самой балки. – Снять карабины! Приготовить патроны! – опять скомандовал Андрей. Мы вытянули из‑под штанов обрезы и выгрузили из карманов патроны. У всех был серьезный боевой вид. Только Ванька Махневич вдруг встал на голову и забол­тал в воздухе ногами. Обрадовался, что на зеленую травку попал. – Ну, ты, очумелый, брось выламываться, – сказал Андрей. – Нашел время цирк разводить. Мишень‑то за­хватил? – У меня мишень, – сказал Гаврик и показал дощечку с наклеенным бумажным кружком. – Так, – сказал Андрей, – теперь отсчитаем двадцать шагов и поставим мишень. А ну‑ка, Гаврик, считай! – Слушаю! – крикнул Гаврик и, подумав, добавил: – Товарищ командир. Пока Гаврик пристраивал мишень, мы уселись на тра­ву. Кругом нас в зеленой балке стлалась пырей‑трава, а из самой низины, где блестело порыжевшее болото, тор­чал камыш. Ветер колыхал камышовые стебли. Они цеп­лялись друг за друга и чуть слышно скрипели. – Ребята, давайте в кобылку играть! – крикнул Вань­ка Махневич. – Крой! Володька Гарбузов выбежал вперед и наклонил голову. Ванька Махневич разбежался, перескочил через него и сам стал, упершись руками в колени. Через Ваньку прыг­нул Мишка, через Мишку Пашка Бочкарев, потом Иван Васильевич, потом Васька. Да так разошлись, что и не услышали команды Андрея: – Становись! – Эй вы, прыгуны голопузые, становись же! – заорал Сенька. – Товарищи, – сказал Андрей, когда мы наконец вы­строились, – стрелять будем на расстоянии двадцати ша­гов, гремя патронами. Предупреждаю кто не стрелял раньше или по разным каким причинам боится стрелять, пусть сам скажет по‑честному. Ну кто?.. Выходи… Никто, конечно, не вышел. Андрей обратился к Семену: – Ну, Сенька, ты у нас фронтовик. Покажи нам пер­вый свою стрельбу. Семен молча лег на живот впереди шеренги и начал целиться. Целился, целился, минут десять целился. – А еще на фронте был… – не выдержал Мишка. – Пока ты собираешься выстрелить, тебя самого ухлопают. – Отстань, сам знаю! – огрызнулся Семен и стал це­литься снова. Мы ждали‑ждали выстрела, а потом и ждать переста­ли – надоело. Вдруг что‑то резко хлопнуло, будто у само­го уха стегнул арапник. Сенька выстрелил. Мы кинулись к мишени. Андрей нагнулся и стал искать пробоину. – Промазал, – сказал он. – Нет, не промазал, – заспорил Сенька, – гляди, пуля у доски край поцарапала. – Мало ли царапин на доске! – сказал Иван Василье­вич. – И с этой стороны царапина и с той тоже… – Да ты что понимаешь? – перебил его Сенька. – След от пули сразу отличить можно. Видишь выемку? – Бросьте спорить, ребята, – сказал Андрей. – Если в круг не попал, значит, не считается. Стреляй, Сенька, ос­тальные. Да не целься долго, а то обязательно промах­нешься, – глаз устанет. Сенька лег, вытянул руку с обрезом вперед и замер. Раз, два! – грянули один за другим выстрелы. – Ну, и здорово же отдает, так и бросает назад, – ска­зал Сенька, потирая плечо. Мы опять побежали к мишени. – Есть, – сказал Андрей. На бумаге в кругу были две пробоины. Края их тор­чали наружу, будто мишень пробили с другой стороны. Сенька улыбался. Ребята один за другим наклонялись к мишени и разглядывали пробоины. – Сразу видать, на фронте побывал, – сказал Гаврик. – Да что там на фронте! – отозвался Ванька Махне­вич. – Два раза подряд попасть – штука нехитрая. Это все равно что один раз. – А ты попробуй хоть один раз попасть, – сказал Сенька. – Я и все три попаду. Мы на охоту ходили, так семь штук горлинок домой принесли. – Ну ладно хвастать, – сказал Андрей. – Иди ложись. Ванька долго ждать себя не заставил. Прилег и – трах! – выстрелил. Посмотрели – мимо. Ванька опять – трах, трах! – еще два выстрела. Нам не пришлось и к мишени бежать. Одна пуля в двух шагах землю ковырнула, – так и брызнула земля. А другая завы­ла где‑то высоко и пропала в степи. – Три подряд мимо, – сказал Андрей. Ванька Махневич заморгал глазами: – Да у меня спуск никуда не годится. Только прило­жил палец, а он и щелкнул. Я и прицелиться не успел. – Дай‑ка сюда винтовку, – сказал Андрей. Ванька протянул ему обрез. Андрей несколько раз по­щелкал затвором, попробовал спуск, – все было в порядке. Но Ванька и сам видел, что спуск ни при чем. Он ото­шел в сторону и пробурчал: – В бумажку стрелять у меня и охоты не было. Вот когда птица или волк – это другое дело. За Ванькой стрелял Иван Васильевич. Этот, прежде чем стрелять, нагреб кучу земли и сделал перед собой бу­горочек. – Зачем это тебе? – спросил Васька. – Винтовку положить, чтобы не вертелась, – объяснил Иван Васильевич. – Обстоятельный ты парень, – сказал ему Андрей. – Только возишься больно долго, дольше Семена. – А вы куда торопитесь? – спросил Иван Васильевич и сделал в бугорке канавку. В эту канавку он уложил ствол карабина и начал це­литься. – Стреляй тремя сразу! – крикнул Андрей. Иван Васильевич выстрелил. Попал двумя. – Ну, у этого тоже выходит, – сказал Андрей. – Стре­лок не хуже Сеньки. Только винтовку наводит, как трех­дюймовое орудие. После Ивана Васильевича никто из ребят и двух раз не попал. Мишка Архоник, Шурка Кузнецов, Пашка Бочкарев и Васька попали по одному разу. Последними стреляли я, Андрей и Гаврик. Я совсем промазал, Андрей дал два раза мимо, а один раз попал сбоку. – Вот тебе и командир! – сказал Ванька Махневич. Андрей нахмурился и промолчал. – Это ничего не значит, – сказал Сенька, – в другой раз попадет. У нас на фронте лучшие стрелки мазали. Сам Саббутин иной раз так промажет, аж стыдно за него ста­новится. – Прекратить разговоры! – сказал Андрей. – Ложись, Гаврик! Гаврик лег, нацелился и всеми тремя пулями попал в мишень. В самую середину бумажного кружка. – Ну и стрелок! – ахнули ребята. Гаврик сам уди­вился. – Это ему повезло, – сказал Сенька. – А ну, в четвер­тый попробуй. – В четвертый нельзя, – сказал Андрей. – Уговор был по три стрелять. – Чего там уговор! – загалдели ребята. – Пусть стре­ляет! Гаврик выстрелил еще раз и опять попал в цель. Весь кружок был уже истыкан, как решето. Но дырки были все больше по краям, а в середине чернели только четыре пробоины, и все Гавриковы. – Стрелок отличный! – сказал Андрей, разглядывая мишень. – Ну, если вы Гаврику в четвертый раз разреши­ли, так и мне можно еще раз пальнуть. – И мне, – сказал Ванька Махневич. Вдруг Иван Васильевич замахал руками. – Чего ты? – спросил Андрей. – Ка‑за‑ки… Ка‑за‑ки… На дор‑рог‑е… Мы повернулись. Далеко в степи мы увидели цепочку верховых. – Заряжай всеми пятью патронами! – скомандовал Андрей. – Не бойся, ничего не будет до самой смерти. Андрей побежал на гору. Мы защелкали затворами и побежали за ним. – Ложись! – опять скомандовал Андрей. С бугра мы видели, как, загребая копытами, скакали к нам галопом казачьи кони. Слышен был равномерный глу­хой топоток. – Дело дрянь, братцы мои, – шепнул Иван Василье­вич. – Не трусь, главное – не трусь, – сказал Андрей. – Пусть только подъедут поближе… Вот уже слышно, как храпят лошади. Они вытягивают головы и отбрасывают копытами назад пересохшую землю. Вот они спускаются в балку, вот опять поднимаются в гору прямо на нас. У казаков на папахах болтаются белые ленты. – Стреляй! – закричал Андрей. – Стреляй поверху. Может, сдрейфят. А казаки – вот они. – Залп, пли!.. Нас затянуло дымом. Почти в ту же минуту открыли огонь и казаки. Пули зазвякали по камням, зацарапали землю, брызгали пылью в глаза. Мы поползли на животах вниз, цепляясь руками за траву. Под бугром Андрей скомандовал: – Стоп! Заряжай!.. Мы остановились. Только Ванька Махневич и Пашка Бочкарев все еще ползли вниз. – Стой! – крикнул Андрей. В это время на верхушке бугра показалась лошадь. К самой ее гриве припала казачья голова в папахе с лентами. Гаврик, почти не целясь, выстрелил. Вслед за ним выстрелил Сенька. Лошадь закрутилась на месте и затопала копытами. Казак сполз на край седла, хватаясь руками за гриву. Тут опять ударил выстрел, – я и не заметил, кто из ре­бят выстрелил. Лошадь круто повернула и поскакала обратно, волоча за собой повисшего в стременах казака. – Убили одного! – крикнул Сенька. – Ну, теперь крой, ребята, а то всех порубят! В самом низу, за кустарником, остановились перевести дух. Топота не было слышно. – Поди‑ка, Гаврик, разведай, что там делается. Гаврик тихонько пополз по склону. Мы следили за ним из‑за кустов. Вот он добрался до вершины и пропал из глаз. Мы так и замерли. Прошла минута, другая. Вдруг видим – Гаврик стоит наверху и машет нам рукой. Что это он? – Ребята, – кричит Гаврик, – сюда! Мы быстро взбежали в гору. – Смотри, вон они! – крикнул нам Гаврик, показывая рукой на дорогу в степи. По дороге в сторону станции скакали человек семь ка­заков. Они уже были далеко от нас, но мы разглядели, что одна лошадь шла без седока. – А убитый где? – спросил Васька – Верно его кто на седло взял, – сказал Сенька. Мы долго смотрели казакам вслед. Вдруг Андрей будто опомнился. – Ребята, – сказал он, – скорее по домам бежать на­до. А то они еще с подкреплением вернутся. Подумают, тут целый партизанский отряд орудует. Так окончилась наша пристрелка. Мы вернулись домой как ни в чем не бывало и даже Порфирию не рассказали о том, что случилось в балке. На другой день в поселке было тревожно. Белогвардей­цы носились галопом со станции в станицу, из станицы в степь, – верно, искали большевистский отряд. Старики на базаре говорили о том, что шкуринцы перестреляли чело­век двести большевиков, а оставшиеся из отряда ушли в горы и помрут с голоду. А в поселке среди мастеровщины шли другие разговоры. – Удрали белые, – говорили рабочие. – Всыпали им в Зеленой балке. – Ну, раз красный отряд появился, значит, дело бу­дет!