Сегодня приняли вторую звёздочку, приняли «Светлячков» в пионеры!В пионеры их приняли!Митька пришёл домой тихий, задумчивый, какой-то плавный.

У него был повязан красный галстук, и он двигал шеей осторожно, будто нёс на голове широкий стеклянный сосуд, наполненный до самых краёв водой, и боялся её расплескать.Дома было торжественно. 

Белая скатерть постелена — хрустящая, крахмальная. В прозрачном бульоне плавали золотистые звёздочки, а к нему любимые Митькины пирожки с мясом. Маленькие с коричневой хрустящей корочкой, тающие во рту.И цветы в вазе.И голубцы в сметане.

Но всё это Митька заметил потом, а сперва не замечал.Он только себя замечал, мелькающего в зеркале, — торжественного, с пунцовым галстуком на шее и алыми, горящими щеками.Вот и свершилось!Папа не отпускал обычных своих шуточек. 

Он сидел в кресле, без газеты в руках, и задумчиво, чуть печально поглядывал на Митьку.А мама хлопотала, расставляя парадные голубые тарелки, и тоже поглядывала на Митьку.— Ну чего вы, — смущённо говорит Митька, — такие…— Какие? Какие мы, Тяша? — спрашивает мама.— Ну, такие… молчаливые совсем.

 И переглядываетесь.— Вырос ты, Митяй, — говорит папа задумчиво. — Здорово ты вырос. Вот уже пионером стал…— Выходит, мы уже старые… Сынище-то какой! Пионер! А давно ли… Миша! А давно ли мы… — говорит мама и странно так улыбается, будто хочет заплакать.— В том-то и дело, — говорит папа, — будто вчера… Помнишь, я ещё галошей Оську Барбака на линейке по голове стукнул за то, что он тебя за косичку…— Помню, — говорит мама. — А они теперь галош не носят…— На линейке?! — поражается Митька. — Как же можно?— Да понимаешь, старик, — смущается папа, — как-то всё было… Тёмный коридор… нас как сельдей в бочке — школа маленькая, в три смены учились, толкались, торопились… А всё равно запомнили.

 Я этот день до сих пор помню. Я как раз накануне хлебные карточки потерял. Хорошо ещё, конец месяца был… Но я не из-за карточек запомнил — из-за клятвы.

 Это была первая моя клятва, которую я давал. А вы?— Мы тоже давали, — тихо говорит Митька.— А мурашки по спине бегали? — спрашивает папа.— Откуда ты знаешь?! — поражается Митька.— Я, брат, всё знаю, — говорит папа. И он снова странно как-то переглянулся с мамой и задумался.

* * *

А Митька пытался вспомнить этот день во всех подробностях и никак не мог. Слишком он волновался.Помнил только торжественные лица третьеклассников, построенных в каре — квадратом, вернее, даже не торжественные, а разные — взволнованные, чуть испуганные, помнил чистый серебристый голос горна, сухую дробь барабана и звенящий голос пионервожатой.

«…Перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить свою Родину…» — нараспев говорила она.

 Помнил оглушающий стук своего сердца, мгновенно пересохший от волнения рот и собственный глухой, непохожий голос, слившийся с голосами своих товарищей: «…перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить свою Родину…». 

И мурашки, бегущие по спине, и покалывающие в кончики пальцев морозные иголки. Как же можно в такой миг кого-нибудь галошей по голове?! 

Уму непостижимо!В те мгновения Митька бесконечно любил всех на свете: товарищей своих, Таисию Петровну, маму, папу — всех.А потом он услышал непонятные звуки, скосил глаза и увидел, что Вика Дробот плачет.— Ты чего? — спрашивает Лёшка. — Что с тобой?— Я не знаю, мальчики! — шепчет Вика. — Я ничего не знаю! — И улыбается сквозь слёзы.И Митька понял, что это не слёзы, а будто бы грибной дождик, когда светит солнышко и не понятно, откуда он взялся, — лёгкий и весёлый. Он вдруг неожиданно стал очень многое понимать про себя и про других людей, будто на глаза надели волшебные очки.

А потом тот самый семиклассник, с которым была великая битва из-за голубя, подбежал к Митьке, повязал ему на шею прохладный, приятно скользящий по подбородку галстук, ласково ткнул кулаком в бок и шепнул:— Носи, победитель!

И другим ребятам повязали галстуки. И о чём-то говорила бабушка Лисогонова, совсем непохожая на бабушку, — весёлая и молодая.

Но Митька ничего уже не слышал. Он слушал самого себя, и что-то внутри у него трубило и бухало, как духовой меднозвенящий оркестр. И Митька знал, что не забудет этот день всю свою долгую будущую жизнь.