Выбор сказок

Категории раздела
Еловые дрова и мороженые маслята [43]
Анатолий Онегов
Тайны Руси [80]
Кир Булычев
Приключения Карандаша и Самоделкина [120]
Алексей Толстой [77]
Сказки
Чоки-чок, или Рыцарь Прозрачного Кота [35]
Весёлое мореплавание Солнышкина [54]
Разные истории [130]
Домовенок Кузька [43]
Город Эмбер [88]
Рассказы про животных [53]
Малыш и Карлсон [74]
КАРЛСОН, КОТОРЫЙ ЖИВЁТ НА КРЫШЕ!
Ганс (Ханс) Христиан (Кристиан) Андерсен [732]
Сказки
Абазинские народные сказки [34]

Воити

Последнее прочитанное
УРОКИ ВОЛШЕБСТВА
УЧИТЕЛЬ ТАНЦЕВ РАЗДВАТРИС
Как воевода своим умом зажил
18
ТОМ ИГРАЕТ, СРАЖАЕТСЯ, ПРЯЧЕТСЯ
ОСВОБОЖДЕНИЕ
ДАЛЬНОВИДНАЯ СОРОКА
НОВОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ НА ПАРОХОДЕ «ДАЁШЬ!»
БИЛБИЛ РАЗБУШЕВАЛСЯ
ПРО ГЕРОЯ
В ЖЕМЧУЖНОМ ГОСУДАРСТВЕ
УХОД ИЗ УГАБУ
НЕЗАДАЧЛИВЫЙ ПАРОМЩИК
Кто самый знатный?

Статистика

Онлайн всего: 5
Гостей: 5
Пользователей: 0

Начало сказки

Попасть в сказку

Вход
Добро пожаловать Гость | RSS


Сказки


Воскресенье, 06.07.2025, 19:56
Главная » 2015 » Июль » 10 » Лучшее, что сделали калоши
19:29
Лучшее, что сделали калоши

 На другой день рано утром, когда писарь еще лежал в постели, в дверь постучали, и вошел его сосед, снимавший комнату на том же этаже, — молодой студент-богослов. — Одолжи мне, пожалуйста, свои калоши, — сказал он. — Хоть в саду и сыро, да больно уж ярко светит солнышко. Хочу туда сойти выкурить трубочку. Он надел калоши и вышел в сад, в котором росло только два дерева — слива и груша; впрочем, даже столь скудная растительность в Копенгагене большая редкость. Студент прохаживался взад и вперед по дорожке. 
Время было раннее, всего шесть часов утра. На улице заиграл рожок почтового дилижанса. — О, путешествовать, путешествовать! — вырвалось у него. — Что может быть лучше! 
Это предел всех моих мечтаний. Если бы они осуществились, я бы тогда, наверное, угомонился и перестал метаться. Как хочется ехать подальше отсюда, увидеть волшебную Швейцарию, поездить по Италии! 
Хорошо еще, что калоши счастья выполняли желания немедленно, а то бы студент, пожалуй, забрался слишком далеко и для себя самого и для нас с вами. 
В тот же миг он уже путешествовал по Швейцарии, упрятанный в почтовый дилижанс вместе с восемью другими пассажирами. Голова у него трещала, шею ломило, ноги затекли и болели, потому что сапоги жали немилосердно. Он не спал и не бодрствовал, но был в состоянии какого-то мучительного оцепенения. В правом кармане у него лежал аккредитив, в левом паспорт, а в кожаном мешочке на груди было зашито несколько золотых. 
Стоило нашему путешественнику клюнуть носом, как ему тут же начинало мерещиться, что он уже потерял какое-нибудь из своих сокровищ, и тогда его бросало в дрожь, а рука его судорожно описывала треугольник — справа налево и на грудь, — чтобы проверить, все ли цело.
 В сетке над головами пассажиров болтались зонтики, палки, шляпы, и все это мешало студенту наслаждаться прекрасным горным пейзажем. Но он все смотрел, смотрел и не мог насмотреться, а в сердце его звучали строки стихотворения, которое написал, хотя и не стал печатать, один известный нам швейцарский поэт: 
* * *
 Прекрасный край! 
Передо мной Монблан белеет вдалеке. Здесь был бы, право, рай земной, Будь больше денег в кошельке. * * * Природа здесь была мрачная, суровая и величественная. Хвойные леса, покрывавшие заоблачные горные вершины, издали казались просто зарослями вереска. Пошел снег, подул резкий, холодный ветер. — Ух! — вздохнул студент. — Если бы мы уже были по ту сторону Альп! Там теперь наступило лето, и я наконец получил бы по аккредитиву свои деньги. Я так за них боюсь, что все эти альпийские красоты перестали меня пленять. 
Ах, если б я уже был там! И он немедленно очутился в самом сердце Италии, где-то на дороге между Флоренцией и Римом. Последние лучи солнца озаряли лежащие между двумя темно-синими холмами Тразименское озеро, превращая его воды в расплавленное золото. 
Там, где некогда Ганнибал разбил Фламиния, теперь виноградные лозы мирно обвивали друг друга своими зелеными плетями. У дороги, под сенью благоухающих лавров, прелестные полуголые ребятишки пасли стадо черных как смоль свиней. Да, если бы описать эту картину как следует, все бы только и твердили: «Ах, восхитительная Италия!»
 Но, как ни странно, ни богослов, ни его спутники этого не думали. Тысячи ядовитых мух и комаров тучами носились в воздухе; напрасно путешественники обмахивались миртовыми ветками, насекомые все равно кусали и жалили их. В карете не было человека, у которого не распухло бы все лицо, искусанное в кровь. У лошадей был еще более несчастный вид: бедных животных сплошь облепили огромные рои насекомых, так что кучер время от времени слезал с козел и отгонял от лошадей их мучителей, но уже спустя мгновение налетали новые полчища. Скоро зашло солнце, и путешественников охватил пронизывающий холод — правда, ненадолго, но все равно это было не слишком приятно. 
Зато вершины гор и облака окрасились в непередаваемо красивые зеленые тона, отливающие блеском последних солнечных лучей. Эта игра красок не поддается описанию, ее нужно видеть. Зрелище изумительное, все с этим согласились, но в желудке у каждого было пусто, тело устало, душа жаждала приюта на ночь, а где его найти? Теперь все эти вопросы занимали путешественников гораздо больше, чем красоты природы. Дорога проходила через оливковую рощу, и казалось, что едешь где-нибудь на родине, между родными узловатыми ивами.
 Вскоре карета подъехала к одинокой гостинице. У ворот ее сидело множество нищих-калек, и самый бодрый из них казался «достигшим зрелости старшим сыном голода». Одни калеки ослепли; у других высохли ноги — эти ползали на руках; у третьих на изуродованных руках не было пальцев. Казалось, сама нищета тянулась к путникам из этой кучи тряпья и лохмотьев. «Eccelenza, miserabili!»14— хрипели они, показывая свои уродливые конечности. 
Путешественников встретила хозяйка гостиницы, босая, нечесанная, в грязной кофте. Двери в комнатах держались на веревках, под потолком порхали летучие мыши, кирпичный пол был весь в выбоинах, а вонь стояла такая, что хоть топор вешай… — Лучше уж пусть она накроет нам стол в конюшне, — сказал кто-то из путешественников. — Там по крайней мере знаешь, чем дышишь. Открыли окно, чтобы впустить свежего воздуха, но тут в комнату протянулись высохшие руки и послышалось извечное вытье: «Eccelenza, miserabili!» Стены комнаты были сплошь исписаны, и половина надписей ругательски ругала «прекрасную Италию».
 Принесли обед: водянистый суп с перцем и прогорклым оливковым маслом, потом приправленный таким же маслом салат и, наконец, несвежие яйца и жареные петушиные гребешки — в качестве украшения пиршества; даже вино казалось не вином, а какой-то микстурой. На ночь дверь забаррикадировали чемоданами, и одному путешественнику поручили стоять на часах, а остальные уснули. Часовым был студент-богослов. 
Ну и духота стояла в комнате! Жара нестерпимая, комары, — а тут еще «miserabili», которые стонали во сне, мешая уснуть. — Да, путешествовать, конечно, было бы не плохо, — вздохнул студент, — не будь у нас тела.
 Пусть бы оно лежало себе да отдыхало, а дух летал бы где ему угодно. А то, куда бы я ни приехал, всюду тоска гложет мне сердце. Хотелось бы чего-то большего, чем мгновенная радость бытия. Да, да, большего, наивысшего! Но где оно? В чем? Что это такое? Нет, я же знаю, к чему стремлюсь, чего хочу. Я хочу прийти к конечной и счастливейшей цели земного бытия, самой счастливой из всех! И только он произнес последние слова, как очутился у себя дома. На окнах висели длинные белые занавески, посреди комнаты на полу стоял черный гроб, а в нем смертным сном спал богослов. Его желание исполнилось: тело его отдыхало, а душа странствовала.
 «Никого нельзя назвать счастливым раньше, чем он умрет», — сказал Солон; и теперь его слова снова подтвердились. Каждый умерший — это сфинкс, неразрешимая загадка. И этот «сфинкс» в черном гробу уже не мог ответить нам на тот вопрос, какой он сам себе задавал за два дня до смерти. 
* * * О злая смерть! 
Ты всюду сеешь страх, Твой след — одни могилы да моленья. Так что ж, и мысль повергнута во прах? А я ничтожная добыча тленья? 
* * * Что стонов хор для мира суеты! Ты одиноким весь свой век прожил, И жребий твой был тяжелей плиты, Что на твою могилу кто-то положил. * * * В комнате появились две женщины. Мы их знаем: то была фея Печали и вестница Счастья, и они склонились над умершим. — Ну, — спросила Печаль, — много счастья принесли человечеству твои калоши? — Что ж, тому, кто лежит здесь, они по крайней мере дали вечное блаженство! — ответила фея Счастья. — О нет, — сказала Печаль. — Он сам ушел из мира раньше своего срока.
 Он еще не настолько окреп духовно, чтобы овладеть теми сокровищами, которыми должен был овладеть по самому своему предназначению. Ну, я окажу ему благодеяние! — И она стащила калоши со студента. Смертный сон прервался. Мертвец воскрес и встал. Фея Печали исчезла, а с ней и калоши. Должно быть, она решила, что теперь они должны принадлежать ей.
Категория: Ганс (Ханс) Христиан (Кристиан) Андерсен | Просмотров: 1638 | Добавил: tyt-skazki | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Поиск

Слушать сказки

Популярное
ГНОМ В КАРМАНЕ
Непокорный князь
НЕТ КОЗЫ С ОРЕХАМИ
БАБУШКИНЫ ПИРОЖКИ и канадская технология
Цвет Измены
ТИТО
МАЛЬЧИК И ДЕВОЧКА
ОЗМА И ДОРОТИ
Как прилетела в поля Ястребиха и какая беда стряслась на Костяничной горке
Сумасшедшая птица
РУГГЕДО РАСКАЯЛСЯ
КОРОЛЕВСКАЯ ФАМИЛИЯ ЭВ
Где раки зимуют

Случайная иллюстрация

Архив записей

СказкИ ТуТ © 2025