Выбор сказок

Категории раздела
Еловые дрова и мороженые маслята [43]
Анатолий Онегов
Тайны Руси [80]
Кир Булычев
Приключения Карандаша и Самоделкина [120]
Алексей Толстой [77]
Сказки
Чоки-чок, или Рыцарь Прозрачного Кота [35]
Весёлое мореплавание Солнышкина [54]
Разные истории [130]
Домовенок Кузька [43]
Город Эмбер [88]
Рассказы про животных [53]
Малыш и Карлсон [74]
КАРЛСОН, КОТОРЫЙ ЖИВЁТ НА КРЫШЕ!
Ганс (Ханс) Христиан (Кристиан) Андерсен [663]
Сказки
Абазинские народные сказки [34]

Воити


Последнее прочитанное
ПРИНЦЕССА ФИОЛЕТОВОЙ СТРАНЫ
ЭКСКУРСИЯ В ПЕЩЕРУ
БУЛЫЖНЫЙ ЭКСПРЕСС
Первое свидание Наташи
СУД КОРОЛЯ
КАК БЫЛИ ПРОГНАНЫ САБЛЕЗУБЫЕ ТИГРЫ
ЕГО ЛИСИЧЕСТВО КОРОЛЬ ТОНКОНЮХ XVI
СПРАВЕДЛИВЫЙ СУД
ИЗУМРУДНЫЙ ГОРОД
ЗЕЛЛА НА КОРЕГОСЕ
КОРОЛЕВСКАЯ ФАМИЛИЯ ЭВ
Свидетельство(очевидность) Алисы
ПРОЩЕНИЕ
Яркие и красивые домики для кукол – мечта любой маленькой принцессы

Статистика

Онлайн всего: 5
Гостей: 5
Пользователей: 0

Начало сказки

Попасть в сказку

Вход
Добро пожаловать Гость | RSS


Сказки


Пятница, 29.03.2024, 18:36
Главная » 2015 » Июль » 10 » Лучшее, что сделали калоши
19:29
Лучшее, что сделали калоши

 На другой день рано утром, когда писарь еще лежал в постели, в дверь постучали, и вошел его сосед, снимавший комнату на том же этаже, — молодой студент-богослов. — Одолжи мне, пожалуйста, свои калоши, — сказал он. — Хоть в саду и сыро, да больно уж ярко светит солнышко. Хочу туда сойти выкурить трубочку. Он надел калоши и вышел в сад, в котором росло только два дерева — слива и груша; впрочем, даже столь скудная растительность в Копенгагене большая редкость. Студент прохаживался взад и вперед по дорожке. 
Время было раннее, всего шесть часов утра. На улице заиграл рожок почтового дилижанса. — О, путешествовать, путешествовать! — вырвалось у него. — Что может быть лучше! 
Это предел всех моих мечтаний. Если бы они осуществились, я бы тогда, наверное, угомонился и перестал метаться. Как хочется ехать подальше отсюда, увидеть волшебную Швейцарию, поездить по Италии! 
Хорошо еще, что калоши счастья выполняли желания немедленно, а то бы студент, пожалуй, забрался слишком далеко и для себя самого и для нас с вами. 
В тот же миг он уже путешествовал по Швейцарии, упрятанный в почтовый дилижанс вместе с восемью другими пассажирами. Голова у него трещала, шею ломило, ноги затекли и болели, потому что сапоги жали немилосердно. Он не спал и не бодрствовал, но был в состоянии какого-то мучительного оцепенения. В правом кармане у него лежал аккредитив, в левом паспорт, а в кожаном мешочке на груди было зашито несколько золотых. 
Стоило нашему путешественнику клюнуть носом, как ему тут же начинало мерещиться, что он уже потерял какое-нибудь из своих сокровищ, и тогда его бросало в дрожь, а рука его судорожно описывала треугольник — справа налево и на грудь, — чтобы проверить, все ли цело.
 В сетке над головами пассажиров болтались зонтики, палки, шляпы, и все это мешало студенту наслаждаться прекрасным горным пейзажем. Но он все смотрел, смотрел и не мог насмотреться, а в сердце его звучали строки стихотворения, которое написал, хотя и не стал печатать, один известный нам швейцарский поэт: 
* * *
 Прекрасный край! 
Передо мной Монблан белеет вдалеке. Здесь был бы, право, рай земной, Будь больше денег в кошельке. * * * Природа здесь была мрачная, суровая и величественная. Хвойные леса, покрывавшие заоблачные горные вершины, издали казались просто зарослями вереска. Пошел снег, подул резкий, холодный ветер. — Ух! — вздохнул студент. — Если бы мы уже были по ту сторону Альп! Там теперь наступило лето, и я наконец получил бы по аккредитиву свои деньги. Я так за них боюсь, что все эти альпийские красоты перестали меня пленять. 
Ах, если б я уже был там! И он немедленно очутился в самом сердце Италии, где-то на дороге между Флоренцией и Римом. Последние лучи солнца озаряли лежащие между двумя темно-синими холмами Тразименское озеро, превращая его воды в расплавленное золото. 
Там, где некогда Ганнибал разбил Фламиния, теперь виноградные лозы мирно обвивали друг друга своими зелеными плетями. У дороги, под сенью благоухающих лавров, прелестные полуголые ребятишки пасли стадо черных как смоль свиней. Да, если бы описать эту картину как следует, все бы только и твердили: «Ах, восхитительная Италия!»
 Но, как ни странно, ни богослов, ни его спутники этого не думали. Тысячи ядовитых мух и комаров тучами носились в воздухе; напрасно путешественники обмахивались миртовыми ветками, насекомые все равно кусали и жалили их. В карете не было человека, у которого не распухло бы все лицо, искусанное в кровь. У лошадей был еще более несчастный вид: бедных животных сплошь облепили огромные рои насекомых, так что кучер время от времени слезал с козел и отгонял от лошадей их мучителей, но уже спустя мгновение налетали новые полчища. Скоро зашло солнце, и путешественников охватил пронизывающий холод — правда, ненадолго, но все равно это было не слишком приятно. 
Зато вершины гор и облака окрасились в непередаваемо красивые зеленые тона, отливающие блеском последних солнечных лучей. Эта игра красок не поддается описанию, ее нужно видеть. Зрелище изумительное, все с этим согласились, но в желудке у каждого было пусто, тело устало, душа жаждала приюта на ночь, а где его найти? Теперь все эти вопросы занимали путешественников гораздо больше, чем красоты природы. Дорога проходила через оливковую рощу, и казалось, что едешь где-нибудь на родине, между родными узловатыми ивами.
 Вскоре карета подъехала к одинокой гостинице. У ворот ее сидело множество нищих-калек, и самый бодрый из них казался «достигшим зрелости старшим сыном голода». Одни калеки ослепли; у других высохли ноги — эти ползали на руках; у третьих на изуродованных руках не было пальцев. Казалось, сама нищета тянулась к путникам из этой кучи тряпья и лохмотьев. «Eccelenza, miserabili!»14— хрипели они, показывая свои уродливые конечности. 
Путешественников встретила хозяйка гостиницы, босая, нечесанная, в грязной кофте. Двери в комнатах держались на веревках, под потолком порхали летучие мыши, кирпичный пол был весь в выбоинах, а вонь стояла такая, что хоть топор вешай… — Лучше уж пусть она накроет нам стол в конюшне, — сказал кто-то из путешественников. — Там по крайней мере знаешь, чем дышишь. Открыли окно, чтобы впустить свежего воздуха, но тут в комнату протянулись высохшие руки и послышалось извечное вытье: «Eccelenza, miserabili!» Стены комнаты были сплошь исписаны, и половина надписей ругательски ругала «прекрасную Италию».
 Принесли обед: водянистый суп с перцем и прогорклым оливковым маслом, потом приправленный таким же маслом салат и, наконец, несвежие яйца и жареные петушиные гребешки — в качестве украшения пиршества; даже вино казалось не вином, а какой-то микстурой. На ночь дверь забаррикадировали чемоданами, и одному путешественнику поручили стоять на часах, а остальные уснули. Часовым был студент-богослов. 
Ну и духота стояла в комнате! Жара нестерпимая, комары, — а тут еще «miserabili», которые стонали во сне, мешая уснуть. — Да, путешествовать, конечно, было бы не плохо, — вздохнул студент, — не будь у нас тела.
 Пусть бы оно лежало себе да отдыхало, а дух летал бы где ему угодно. А то, куда бы я ни приехал, всюду тоска гложет мне сердце. Хотелось бы чего-то большего, чем мгновенная радость бытия. Да, да, большего, наивысшего! Но где оно? В чем? Что это такое? Нет, я же знаю, к чему стремлюсь, чего хочу. Я хочу прийти к конечной и счастливейшей цели земного бытия, самой счастливой из всех! И только он произнес последние слова, как очутился у себя дома. На окнах висели длинные белые занавески, посреди комнаты на полу стоял черный гроб, а в нем смертным сном спал богослов. Его желание исполнилось: тело его отдыхало, а душа странствовала.
 «Никого нельзя назвать счастливым раньше, чем он умрет», — сказал Солон; и теперь его слова снова подтвердились. Каждый умерший — это сфинкс, неразрешимая загадка. И этот «сфинкс» в черном гробу уже не мог ответить нам на тот вопрос, какой он сам себе задавал за два дня до смерти. 
* * * О злая смерть! 
Ты всюду сеешь страх, Твой след — одни могилы да моленья. Так что ж, и мысль повергнута во прах? А я ничтожная добыча тленья? 
* * * Что стонов хор для мира суеты! Ты одиноким весь свой век прожил, И жребий твой был тяжелей плиты, Что на твою могилу кто-то положил. * * * В комнате появились две женщины. Мы их знаем: то была фея Печали и вестница Счастья, и они склонились над умершим. — Ну, — спросила Печаль, — много счастья принесли человечеству твои калоши? — Что ж, тому, кто лежит здесь, они по крайней мере дали вечное блаженство! — ответила фея Счастья. — О нет, — сказала Печаль. — Он сам ушел из мира раньше своего срока.
 Он еще не настолько окреп духовно, чтобы овладеть теми сокровищами, которыми должен был овладеть по самому своему предназначению. Ну, я окажу ему благодеяние! — И она стащила калоши со студента. Смертный сон прервался. Мертвец воскрес и встал. Фея Печали исчезла, а с ней и калоши. Должно быть, она решила, что теперь они должны принадлежать ей.
Категория: Ганс (Ханс) Христиан (Кристиан) Андерсен | Просмотров: 1548 | Добавил: tyt-skazki | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Поиск

Слушать сказки

Популярное
ГНОМ В КАРМАНЕ
Непокорный князь
БАБУШКИНЫ ПИРОЖКИ и канадская технология
Цвет Измены
НЕТ КОЗЫ С ОРЕХАМИ
ТИТО
ЛЕДЯНОЕ СЕРДЦЕ
КОСМАТЫЙ СПЕШИТ НА ПОМОЩЬ
СТАРЫЙ ДОМ
КАРУСЕЛЬНЫЕ ГОРЫ
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ПРИНЦЕССЫ
ПОТЕРЯННЫЙ ЛАЙ
ГОРА ПЛОСКОГОЛОВЫХ

Случайная иллюстрация

Архив записей

СказкИ ТуТ © 2024