Двое умников готовились целую неделю; больше времени у них не было, да и того достаточно: начатки знаний у них были, а это главное. Один знал наизусть весь латинский словарь и местную газету за три года, с начала до конца и с конца до начала. Другой изучил всю цеховую премудрость: что какому цеховому старшине полагается знать; стало быть, мог рассуждать и о делах государственных — так, по крайней мере, он сам полагал. 

Кроме того, он был франт и умел вышивать подтяжки, а это немалое искусство. — Королевна будет моей, — говорил и тот и другой. И вот отец дал каждому чудесного коня; тому, который знал словарь и газету, — вороного, а тому, который был цеховым знатоком и умел вышивать, — белого. Оба смазали себе уголки губ рыбьим жиром, чтобы пошевеливались побыстрей. Все слуги высыпали во двор поглядеть, как они сядут на коней. 

И вдруг прибежал третий брат. Всего-то их было трое, да третьего никто и в расчет не принимал. Далеко ему было до своих ученых братьев, и называли его попросту Дурень Ганс. — Вы куда это собрались, что так распарадились? — спросил он. — Ко двору. Хотим выговорить себе королевну. Или ты не слыхал, о чем барабанили по всей стране? — И они рассказали ему, в чем дело. — Эге, так и я с вами, — сказал Дурень Ганс. Братья только засмеялись и тронулись в путь. — Отец, давай и мне коня! — закричал Дурень Ганс. — И меня разбирает охота жениться. Возьмет меня королевна — ладно, а не возьмет — я ее возьму. — Полно пустое болтать, — сказал отец. — Не дам я тебе коня. Ты и говорить-то не умеешь. Вот братья твои — те молодцы.

— Не дашь коня — возьму козла, — сказал Дурень Ганс. — Козел мой собственный и небось довезет меня. — И он уселся на козла верхом, всадил ему пятки в бока и помчался по дороге во всю прыть. — Го-го! Берегись! — крикнул он и запел во все горло. А братья ехали себе потихоньку, не говоря ни слова: надо же было хорошенько обдумать заранее все шутки и острые словечки, сразу-то ведь они в голову не придут. — Го-го! Вот и я! — закричал им Дурень Ганс. — Гляньте, что я на дороге нашел. — И он показал им дохлую ворону.

 — Дурак, — сказали они. — Куда она тебе? — Я ее королевне подарю. — Подари, подари! — засмеялись они и поехали дальше. — Го-го! Вот и я! Гляньте, что я еще нашел. Это не каждый день на дороге валяется. Братья поглядели. — Дурак, — сказали они. — Это же просто деревянный башмак, да еще без передка. Ты и его королевне подаришь? — Непременно, — сказал Дурень Ганс. Братья засмеялись и уехали вперед. — Го-го! Вот и я! — опять закричал Дурень Ганс. — Одно к одному. Вот находка так находка. — Ну, что ты там еще нашел? — спросили братья. — О-о, — сказал Дурень Ганс, — просто и слов не подберешь. То-то королевна обрадуется. — Тьфу!.. — сказали братья. — Да это грязь из канавы. — Верно, — сказал Дурень Ганс, — первейшего сорта. На ладони не удержишь, так и ползет. — И он набил себе грязью карман. А братья помчались от него во всю прыть; приехали целым часом раньше и остановились у городских ворот, где женихи записывались в очередь и получали номерки. Потом их всех выстроили по шести в ряд, да так тесно, что и не шевельнуться. И хорошо, что так, а то они исполосовали бы ножами друг другу спины за то лишь, что одни очутились впереди других. Все жители страны столпились у дворца и заглядывали в окна: всем хотелось видеть, как королевна принимает женихов. А женихи входили в залу один за другим, и как кто войдет, так язык у него и отнимается. — Не годен, — говорила королевна. — Следующий! Вот вошел старший брат, который знал наизусть словарь. Но он уж позабыл все, пока стоял в очереди, а тут — паркет скрипучий, потолок зеркальный, так что видишь самого себя кверху ногами, и у каждого окна по три писца да по одному писаке, и все записывают каждое слово, чтобы сейчас же тиснуть в газету да продать за два гроша на углу. Просто ужас! К тому же печку в зале так натопили, что она раскалилась докрасна. — Какая жара здесь, — сказал жених. — Отцу моему вздумалось поджарить молодых петушков, — сказала королевна. — Э-э… — сказал жених: такого разговора он не ожидал и не нашелся, что сказать в ответ — сказать-то ведь надо было что-нибудь остроумное. — Э-э… — Не годен, — сказала королевна. — Вон! И пришлось ему убраться восвояси. Вошел второй брат. — Ужасно жарко здесь, — сказал он. — Да, мы сегодня поджариваем молодых петушков, — сказала королевна. — Ка-ак? Ка… — сказал он. И все писцы записали: «Ка-ак? Ка…» — Не годен, — сказала королевна. — Вон! Следующим был Дурень Ганс. Он въехал на козле прямо в зал. — Ну и жарища тут, — сказал он. — Это я молодых петушков поджариваю, — сказала королевна. — Славно, — сказал Дурень Ганс. — Так и мне заодно можно зажарить мою ворону? — Отчего же нельзя, — сказала королевна. — А у вас есть в чем жарить? У меня нет ни кастрюльки, ни сковородки. — У меня найдется, — ответил Дурень Ганс. — Вот посудина, да еще с ручкой. — И он вытащил старый деревянный башмак с отколотым передком и положил в него ворону. — Да это целый обед! — сказала королевна. — Только где же мы возьмем подливки? — У меня в кармане, — ответил Дурень Ганс. — У меня ее хоть отбавляй. — И он зачерпнул из кармана горсть грязи. — Вот это я люблю, — сказала королевна. — Ты за словом в карман не лезешь. Тебя я и возьму в мужья. Но знаешь, каждое наше слово записывается и завтра попадет в газеты. Видишь, у каждого окна три писца да еще старший писака. Всех хуже самый главный, он ведь ничего не понимает. Это уж она припугнуть его хотела. А писцы заржали и посадили на пол по жирной кляксе. — Вот так компанийка! — сказал Дурень Ганс. — Сейчас я разуважу самого главного. И он недолго думая выворотил карманы и залепил главному писаке все лицо грязью. — Ловко, — сказала королевна. — У меня бы так не вышло. Ну да поучусь. И стал Дурень Ганс королем: женился, надел корону и сел на трон. Мы же взяли все это прямо из газеты главного писаки, а на нее ведь положиться нельзя.