Бывало-живало - в некотором государстве был-жил царь и царица; у них родился
сын, Иван-царевич. Няньки его качают, никак укачать не могут; зовут отца: "Царь,
великий государь! Поди, сам качай своего сына". Царь начал качать: "Спи, сынок!
Спи, возлюбленный! Вырастешь большой, сосватаю за тебя Ненаглядную Красоту, трех
мамок дочку, трех бабок внучку, девяти братьев сестру". Царевич уснул и проспал
трое суток; пробудился - пуще прежнего расплакался. Няньки качают, никак укачать
не могут; зовут отца: "Царь, великий государь! Поди, качай своего сына". Царь
качает, сам приговаривает: "Спи, сынок! Спи, возлюбленный! Вырастешь большой,
сосватаю за тебя Ненаглядную Красоту, трех мамок дочку, трех бабок внучку,
девяти братьев сестру". Царевич уснул и опять проспал трое суток; пробудился,
еще пуще расплакался. Няньки качают, никак укачать не могут: "Поди, великий
государь, качай своего сына". Царь качает, сам приговаривает: "Спи, сынок! Спи,
возлюбленный! Вырастешь большой, сосватаю за тебя Ненаглядную Красоту, трех
мамок дочку, трех бабок внучку, девяти братьев сестру". Царевич уснул и опять
проспал трое суток. Пробудился и говорит: "Давай, батюшка, свое благословение; я
поеду жениться". - "Что ты, дитятко! Куда поедешь? Ты всего девятисуточный!" -
"Дашь благословение - поеду, и не дашь - поеду!" - "Ну, поезжай! Господь с
тобой!"
Иван-царевич срядился и пошел коня доставать; отошел немало от дому и встретил
старого человека: "Куда, мо'лодец, пошел? Волей аль неволей?" - "Я с тобой и
говорить не хочу!" - отвечал царевич, отошел немного и одумался: "Что же я
старику ничего не сказал? Стары люди на ум наводят". Тотчас настиг старика:
"Постой, дедушка! Про что ты меня спрашивал?" - "Спрашивал: куда идешь,
мо'лодец, волей али неволей?" - "Иду я сколько волею, а вдвое неволею. Был я в
малых летах, качал меня батюшка в зыбке, сулил за меня высватать Ненаглядную
Красоту, трех мамок дочку, трех бабок внучку, девяти братьев сестру". - "Хорош
мо'лодец, учливо говоришь! Только пешему тебе не дойти - Ненаглядная Красота
далеко живет". - "Сколь далеко?" - "В золотом царстве, по конец свету белого,
где солнышко восходит". - "Как же быть-то мне? Нет мне, мо'лодцу, по плечу коня
неезжалого, ни плеточки шелково'й недержалой". - "Как нет? У твоего батюшки есть
тридцать лошадей - все как одна; поди домой, прикажи конюхам напоить их у синя
моря: которая лошадь наперед выдвинется, забредет в воду по самую шею и как
станет пить - на синем море начнут волны подыматься, из берега в берег
колыхаться, ту и бери!" - "Спасибо на добром слове, дедушка!"
Как старик научил, так царевич и сделал; выбрал себе богатырского коня, ночь
переночевал, поутру рано встал, растворил ворота и собирается ехать. Проговорил
ему конь человеческим языком: "Иван-царевич! Припади к земле; я тя трижды
пихну". Раз пихнул и другой пихнул, а в третий не стал: "Ежели в третий пихнуть,
нас с тобой земля не снесет!" Иван-царевич выхватил коня с цепей, оседлал, сел
верхом - только и видел царь своего сына!
Едет далеким-далеко, день коротается, к ночи подвигается; стоит двор - что
город, изба - что терем. Приехал на двор - прямо ко крыльцу, привязал коня к
медному кольцу, в сени да в избу, богу помолился, ночевать попросился. "Ночуй,
добрый мо'лодец! - говорит ему старуха. - Куды тя господь понес?" - "Ах ты,
старая сука! Неучливо спрашиваешь. Прежде напой-накорми, на постелю повали, в
те' поры и вестей спрашивай". Она его накормила-напоила, на постелю повалила и
стала вестей выспрашивать. "Был я, бабушка, в малых летах, качал меня батюшка в
зыбке, сулил за меня Ненаглядную Красоту, трех мамок дочку, трех бабок внучку,
девяти братьев сестру". - "Хорош мо'лодец! Учливо говоришь. Я седьмой десяток
доживаю, а про эту красоту слыхом не слыхала. Впереди по дороге живет моя
бо'льшая сестра, может, она знает; поезжай-ка завтра к ней, а теперь усни: утро
вечера мудренее". Иван-царевич ночь переночевал, поутру встал ране'нько, умылся
беле'нько, вывел коня, оседлал, в стремено ногу клал - только его и видела
бабушка!
Едет он далеким-далеко, высоким-высоко, день коротается, к ночи подвигается:
стоит двор - что город, изба - что терем. Приехал ко крыльцу, привязал коня к
серебряному кольцу, в сени да в избу, богу помолился, ночевать попросился.
Говорит старуха: "Фу-фу! Доселева было русской коски видом не видать, слыхом не
слыхать, а ноне русская коска сама на двор приехала. Откуль, Иван-царевич,
взялся?" - "Что ты, старая сука, расфукалась, неучливо спрашиваешь? Ты бы прежде
накормила-напоила, на постелю повалила, тожно бы вестей спрашивала". Она его за
стол посадила, накормила-напоила, на постелю повалила, села в головы и
спрашивает: "Куды тя бог понес?" - "Был я, бабушка, в малых летах, качал меня
батюшка в зыбке, сулил за меня Ненаглядную Красоту, трех мамок дочку, трех бабок
внучку, девяти братьев сестру". - "Хорош мо'лодец! Учливо говоришь. Я восьмой
десяток доживаю, а про эту красоту еще не слыхивала. Впереди по дороге живет моя
бо'льшая сестра, может, она знает; есть у ней на то ответчики: первые ответчики
- зверь лесной, другие ответчики - птица воздушная, третьи ответчики - рыба и
гад водяной; что ни есть на белом свете - все ей покоряется. Поезжай-ка завтра к
ней; а теперь усни; утро вечера мудренее!" Иван-царевич ночь переночевал, встал
ране'нько, умылся беле'нько, сел на коня - и был таков!
Едет далеким-далеко, высоким-высоко, день коротается, к ночи подвигается; стоит
двор - что город, изба - что терем. Приехал ко крыльцу, прицепил к золотому
кольцу, в сени да в избу, богу помолился, ночевать попросился. Закричала на него
старуха: "Ах ты, такой-сякой! Железного кольца недостоин, а к золотому коня
привязал". - "Хорошо, бабушка, не бранись; коня можно отвязать, за иное кольцо
привязать". - "Что, добрый мо'лодец, задала тебе страху! А ты не страшись да на
лавочку садись, а я стану спрашивать: из каких ты родов, из каких городов?" -
"Эх, бабушка! Ты бы прежде накормила-напоила, в те' поры вестей поспрошала;
видишь - человек с дороги, весь день не ел!" В тот час старуха стол поставила,
принесла хлеба-соли, налила водки стакан и принялась угощать Ивана-царевича. Он
наелся-напился, на постелю повалился; старуха не спрашивает, он сам ей
рассказывает: "Был я в малых летах, качал меня батюшка в зыбке, сулил за меня
Ненаглядную Красоту, трех мамок дочку, трех бабок внучку, девяти братьев сестру.
Сделай милость, бабушка, скажи: где живет Ненаглядная Красота и как до нее
дойти?" - "Я и сама, царевич, не ведаю: вот уж девятый десяток доживаю, а про
эту красоту еще не слыхивала. Ну да усни с богом; заутро соберу моих ответчиков
- может, из них кто знает".
На другой день встала старуха ране'нько, умылась беле'нько, вышла с Иваном-
царевичем на крылечко и скричала богатырским голосом, сосвистала молодецким
посвистом. Крикнула по морю: "Рыбы и гад водяной! Идите сюда". Тотчас сине море
всколыхалося, собирается рыба и большая и малая, собирается всякий гад, к берегу
идет - воду укрывает. Спрашивает старуха: "Где живет Ненаглядная Красота, трех
мамок дочка, трех бабок внучка, девяти братьев сестра?" Отвечают все рыбы и гады
в один голос: "Видом не видали, слыхом не слыхали!" Крикнула старуха по земле:
"Собирайся, зверь лесной!" Зверь бежит, землю укрывает, в один голос отвечает:
"Видом не видали, слыхом не слыхали!" Крикнула старуха по поднебесью:
"Собирайся, птица воздушная!" Птица летит, денной свет укрывает, в один голос
отвечает: "Видом не видали, слыхом не слыхали!" - "Больше некого спрашивать!" -
говорит старуха, взяла Ивана-царевича за руку и повела в избу; только вошли
туда, налетела Моголь-птица, пала на землю - в окнах свету не стало. "Ах ты,
птица Моголь! Где была, где летала, отчего запоздала?" - "Ненаглядную Красоту к
обедне сряжала". - "Того мне и надоть! Сослужи мне службу верою-правдою: снеси
туда Ивана-царевича". - "Рада бы сослужила, много пропитанья надоть!" - "Сколь
много?" - "Три сороковки говядины да чан воды".
Иван-царевич налил чан воды, накупил быков, набил и наклал три сороковки
говядины, уставил те бочки на птицу, побежал в кузницу и сковал себе копье
длинное железное. Воротился и стал со старухой прощаться. "Прощай, - говорит, -
бабушка! Корми моего доброго коня сыто - я тебе за все заплачу". Сел на Моголь-
птицу - в ту ж минуту она поднялась и полетела. Летит, а сама бесперечь
оглядывается: как оглянется, Иван-царевич тотчас подает ей на копье кус
говядины. Вот летела-летела немало времени, царевич две бочки скормил, за третью
принялся и говорит: "Эй, птица Моголь! Пади на сыру землю, мало пропитанья
стало". - "Что ты, Иван-царевич! Здесь леса дремучие, грязи вязучие - нам с
тобой по конец века не выбраться". Иван-царевич всю говядину скормил и бочки
спихал, а Моголь-птица летит - оборачивается. "Что делать?" - думает царевич,
вырезал из своих ног икры и дал птице; она проглотила, вылетела на луга зеленые,
травы шелковые, цветы лазоревые и пала наземь. Иван-царевич встал, идет по' лугу
- разминается, на обе ноги прихрамывает. "Что ты, царевич, али хромаешь?" -
"Хромаю, Моголь-птица! Давеча из ног своих икры вырезал да тебе скормил".
Моголь-птица выхаркнула икры, приложила к ногам Ивана-царевича, дунула-плюнула,
икры приросли - и пошел царевич и крепко и бодро.
Пришел в большой город и пристал отдохнуть к бабушке-задворенке. Говорит ему
бабушка-задворенка: "Спи, Иван-царевич! Заутро, как ударят в колокол, я тебя
разбужу". Лег царевич и тотчас уснул; день, спит, ночь спит... Зазвонили к
заутрене, прибежала бабушка-задворенка, стала его будить, что ни попадет в руки
- тем и бьет; нет, не могла сбудить. Отошла заутреня, зазвонили к обедне,
Ненаглядная Красота в церковь поехала; прибежала бабушка-задворенка, принялась
опять за царевича, бьет его чем ни попадя, насил-насилу разбудила. Вскочил Иван-
царевич скорехонько, умылся белехонько, снарядился и пошел к обедне. Пришел в
церковь, образам помолился, на все стороны поклонился, Ненаглядной Красоте на
особицу; стоят они рядом да богу молятся. На отходе обедни она первая под крест,
он второй за ней.
Вышел на рундук[[7 - Ларь; здесь как будто бы в значении крыльцо (Ред.).]],
глянул на сине море - идут корабли; наехало шесть богатырей свататься. Увидали
богатыри Ивана-царевича и ну насмехаться: "Ах ты, деревенская зобенка![[8 -
Корзина; переносно: жадный человек (Ред.).]] По тебе ль такая красавица? Не
сто'ишь ты ее мизинного пальчика!" Раз говорят и в другой говорят, а в третий
сказали - ему обидно стало: рукой махнул - улица, другой махнул - чисто, гладко
кругом! Сам ушел к бабушке-задворенке. "Что, Иван-царевич, видел Ненаглядную
Красоту?" - "Видел, по век не забуду". - "Ну ложись спать; завтра она опять к
обедне пойдет; как ударит колокол, я тебя разбужу". Лег царевич; день спит, ночь
спит... зазвонили к заутрене, прибежала бабушка-задворенка, стала будить царевича,
что ни попадет под руки - тем и бьет его; нет не могла разбудить. Зазвонили к
обедне, она опять его бьет и будит. Вскочил Иван-царевич скорехонько, умылся
белехонько, снарядился и в церковь. Пришел, образам помолился, на все на четыре
стороны поклонился, Ненаглядной Красоте на особицу; она на него глянула -
покраснела. Стоят они рядышком да богу молятся; на исходе обедни она первая под
крест, он второй за ней.
Вышел царевич на рундук, поглядел на сине море - плывут корабли, наехало
двенадцать богатырей; стали те богатыри Ненаглядную Красоту сватать, Ивана-
царевича на смех подымать: "Ах ты, деревенская зобенка! По тебе ль такая
красавица? Не сто'ишь ты ее мизинного пальчика!" От тех речей ему обидно
показалося; махнул рукой - стала улица, махнул другой - чисто и гладко кругом!
Сам к бабушке-задворенке ушел. "Видел ли Ненаглядную Красоту?" - спрашивает
бабушка-задворенка. "Видел, по век не забуду". - "Ну, спи; заутро я тебя опять
разбужу". Иван-царевич день спит и ночь спит; ударили в колокол к заутрене,
прибежала бабушка-задворенка будить его; чем ни попадя бьет его, не жалеючи, а
разбудить никак не может. Ударили в колокол к обедне, она все с царевичем
возится. Насилу добудилась его! Иван-царевич вскочил скорехонько, умылся
белехонько, снарядился и в церковь. Пришел, образам помолился, на все на четыре
стороны поклонился, Ненаглядной Красоте на особицу; она с ним поздоровалась,
поставила его по правую руку; а сама стала по левую. Стоят они да богу молятся;
на исходе обедни он первый под крест, она вторая за ним.
Вышел царевич на рундук, поглядел на сине море - плывут корабли, наехало
двадцать четыре богатыря Ненаглядную Красоту сватать. Увидали богатыри Ивана-
царевича и ну над ним насмехаться: "Ах ты, деревенская зобенка! По тебе ль такая
красавица? Ты не сто'ишь ее мизинного пальчика!" Стали к нему со всех сторон
подступать да невесту отбивать; Иван-царевич не стерпел: махнул рукой - улица,
махнул другой - гладко и чисто кругом, всех до единого перебил. Ненаглядная
Красота взяла его за руку, повела в свои терема, сажала за столы дубовые, за
скатерти браные, угощала его, потчевала, своим женихом называла.
Вскоре потом собрались они в путь-дорогу и поехали в государство Ивана-царевича.
Ехали, ехали и остановились в чистом поле отдыхать. Ненаглядная Красота спать
легла, а Иван-царевич ее сон сторожит. Вот она выспалась, пробудилась; говорит
ей царевич: "Ненаглядная Красота! Похрани моего тела белого, я спать лягу". - "А
долго ль спать будешь?" - "Девятеро суток, с боку на бок не поворочусь; станешь
будить меня - не разбудишь, а время придет - сам проснусь". - "Долго, Иван-
царевич! Мне скучно будет". - "Скучно не скучно, а делать нечего!" Лег спать и
проспал как раз девять суток. В это время приехал Кощей Бессмертный и увез
Ненаглядную Красоту в свое государство.
Пробудился от сна Иван-царевич, смотрит - нету Ненаглядной Красоты; заплакал и
пошел ни путем, ни дорогою. Долго ли, коротко ли - приходит в государство Кощея
Бессмертного и просится на постой к одной старухе. "Что, Иван-царевич, печален
ходишь?" - "Так и так, бабушка! Был со всем, стал ни с чем". - "Худо твое дело,
Иван-царевич! Тебе Кощея не потребить". - "Я хоть посмотрю на мою невесту!" -
"Ну ложись - спи до утра; завтра Кощей на войну уедет". Лег Иван-царевич, а сон
и на ум нейдет; поутру Кощей со двора, а царевич во двор - стал у ворот и
стучится. Ненаглядная Красота отворила, глянула и заплакала; пришли они в
горницу, сели за стол и начали разговаривать. Научает ее Иван-царевич: "Спроси у
Кощея Бессмертного, где его смерть". - "Хорошо, спрошу". Только успел он со
двора уйти, а Кощей во двор: "А! - говорит. - Русской коской пахнет; знать, у
тебя Иван-царевич был". - "Что ты, Кощей Бессмертный! Где мне Ивана-царевича
видать? Остался он в лесах дремучих, в грязях вязучих, по сих пор звери съели!"
Стали они ужинать; за ужином Ненаглядная Красота спрашивает: "Скажи мне, Кощей
Бессмертный: где твоя смерть?" - "На что тебе, глупая баба? Моя смерть в венике
завязана".
Рано утром уезжает Кощей на войну. Иван-царевич пришел к Ненаглядной Красоте,
взял тот веник и чистым золотом ярко вызолотил. Только успел царевич уйти, а
Кощей во двор: "А! - говорит. - Русской коской пахнет; знать, у тебя Иван-
царевич был". - "Что ты, Кощей Бессмертный! Сам по Руси летал, русского духу
нахватался - от тебя русским духом и пахнет. А мне где видать Ивана-царевича?
Остался он в лесах дремучих, в грязях вязучих, по сих пор звери съели!" Пришло
время ужинать; Ненаглядная Красота сама села на стул, а его посадила на лавку;
он взглянул под порог - лежит веник позолоченный. "Это что?" - "Ах, Кощей
Бессмертный! Сам видишь, как я тебя почитаю; коли ты мне дорог, так и смерть
твоя дорога'". - "Глупая баба! То я пошутил, моя смерть вон в дубовом тыну
заделана".
На другой день Кощей уехал, а Иван-царевич пришел, весь тын вызолотил. К вечеру
ворочается домой Кощей Бессмертный. "А! - говорит. - Русской коской пахнет;
знать, у тебя Иван-царевич был". - "Что ты, Кощей Бессмертный! Кажется, я тебе
не раз говаривала: где мне видать Ивана-царевича? Остался он в лесах дремучих, в
грязях вязучих, по сих пор звери растерзали". Пришло время ужинать; Ненаглядная
Красота сама села на лавку, а его на стул посадила. Кощей взглянул в окно -
стоит тын позолоченный, словно жар горит! "Это что?" - "Сам видишь, Кощей
Бессмертный, как я тебя почитаю; коли ты мне дорог, так и смерть твоя дорога'".
Полюбилась эта речь Кощею Бессмертному, говорит он Ненаглядной Красоте: "Ах ты,
глупая баба! То я пошутил; моя смерть в яйце, то яйцо в утке, та утка в
кокоре[[9 - Коко'ра - пень, лежащий на дне реки; выдолбленная колода.]], та
кокора в море плавает". Как только уехал Кощей на войну, Ненаглядная Красота
испекла Ивану-царевичу пирожков и рассказала, где искать смерть Кощееву.
Иван-царевич пошел ни путем, ни дорогою, пришел к океан-морю широкому и не
знает, куда дальше идти, а пирожки давно вышли - есть нечего. Вдруг летит
ястреб; Иван-царевич прицелился: "Ну, ястреб! Я тебя застрелю да сырком съем". -
"Не ешь меня, Иван-царевич! В нужное время я тебе пригожусь". Бежит медведь:
"Ах, Мишка косолапый! Я тебя убью да сырком съем". - "Не ешь, Иван-царевич! В
нужное время я тебе пригожусь". Глядь - на берегу щука трепещется: "А, щука
зубастая, попалася! Я тебя сырком[[10 - Сырьем.]] съем". - "Не ешь, Иван-
царевич! Лучше в море брось: в нужное время я тебе пригожусь". Стоит царевич и
думает: когда-то наступит нужное время, а теперь голодать пришлось!
Вдруг сине море всколыхалося, взволновалося, стало берег заливать, Иван-царевич
бросился в гору. Что есть сил бежит, а вода за ним по пятам гонит; взбежал на
самое высокое место и влез на дерево. Немного спустя начала вода сбывать; море
стихло, улеглось, а на берегу очутилась большая кокора. Прибежал медведь, поднял
кокору да как хватит оземь - кокора развалилася, вылетела оттуда утка и взвилась
высоко-высоко! Вдруг откуда ни взялся - летит ястреб, поймал утку и вмиг
разорвал ее пополам. Выпало из утки яйцо да прямо в море; тут подхватила его
щука, подплыла к берегу и отдала Ивану-царевичу.
Царевич положил яйцо за пазуху и пошел к Кощею Бессмертному. Приходит к нему во
двор, и встречает его Ненаглядная Красота, в уста целует, к плечу припадает.
Кощей Бессмертный сидит у окна да ругается: "А, Иван-царевич! Хочешь ты отнять у
меня Ненаглядную Красоту, так тебе живому не быть". - "Ты сам у меня ее отнял! -
отвечал Иван-царевич, вынул из-за пазухи яйцо и кажет Кощею: - А это что?" У
Кощея свет в глазах помутился, тотчас он присмирел-покорился. Иван-царевич
переложил яйцо с руки на руку - Кощея Бессмертного из угла в угол бросило. Любо
показалось это царевичу, давай чаще с руки на' руку перекладывать; перекладывал,
перекладывал и смял совсем - тут Кощей свалился и помер. Иван-царевич запряг
лошадей в золотую карету, забрал целые мешки серебра и золота и поехал вместе с
своею невестою к родному батюшке.
Долго ли, коротко ли - приезжает он к той самой старухе, что всякую тварь: рыбу,
птицу и зверя допрашивала, увидал своего коня. "Слава богу, - говорит, - Воронко
жив!" - и щедро отсыпал старухе золота за его прокорм - хоть еще девяносто лет
живи, и то не прожить! Тотчас снарядил царевич легкого гонца и послал к царю с
письмом, а в письме пишет: "Батюшка! Встречай сына; еду с невестою Ненаглядной
Красотою". Отец получил письмо, прочитал и веры неймет: "Как тому быть!
Ведь Иван-царевич уехал отсель девятисуточный". Вслед за гонцом и сам царевич
приехал; царь увидал, что сын истинную правду писал, выбежал на крыльцо
встречать и приказал в барабаны бить, музыке играть. "Батюшка! Благослови
жениться". У царей ни пиво варить, ни вино курить - всего много; в тот же день
веселым пирком да за свадебку. Обвенчали Ивана-царевича с Ненаглядной Красотою и
выставили по всем улицам большие чаны с разными напитками; всякий приходи и пей,
сколько душа запросит! И я тут был, мед-вино пил, по усам текло, во рту не было.
|
