Утром я сказал маме, что у нас в школе временно не работает столовая, и взял с собой термос с чаем и целлофановый мешочек, набитый бутербродами. Мне удалось опередить Саню и принести еду Наташе. Девочка ждала меня умытая и одетая. – Как ты спала? – спросил я. – Нормально, – Наташа не теряла оптимизма. Вскоре пришел Саня, и мы втроем зашагали в школу. Наташа посредине, а мы по бокам, точно охраняя ее от всяких напастей. Появление Наташи мальчишки встретили восторженно. Произошла даже молниеносная битва за место под солнцем, то есть за место рядом с Наташей. Раньше Наташа сидела одна‑одинешенька, а теперь каждый из мальчишек мечтал примоститься хоть на самом краешке ее парты. Наташа поглядела на меня, потом на Саню и сказала, что будет по‑прежнему сидеть одна. Я понял, что она не хотела обижать ни Саню, ни меня. А девчонки делали вид, что в классе ровным счетом ничего не изменилось. Лялька даже улыбалась, хотя по ее глазам я видел, что она совсем не рада возвращению Наташи. Конечно, две королевы на один класс – это слишком. Мирное сосуществование между ними невозможно. Я ждал, когда произойдет взрыв, но первый день прошел спокойно. Наташа вела себя смирно, глядела в рот учительницам. Я подумал, может, все и обойдется. На первой же переменке с Наташей уединилась и долго говорила Калерия Васильевна. На урок девочка пришла в отличном расположении духа. Но больше всех обрадовалась тому, что Наташа никуда не уехала, Глафира Алексеевна. На радостях бабушка провела очередную тренировку. Правда, Наташа на поле не вышла. Несмотря на ощутимую потерю, мы играли здорово. Я заменил Наташу в нападении. Теперь мы вдвоем с Саней таранили оборону противника. По ходу игры Глафира Алексеевна и Наташа обменивались мнениями, и лишь потом бабушка говорила в рупор свои замечания. Тогда я понял, что Наташа стала у нас вторым тренером. Когда тренировка окончилась, мы с Наташей и Саней отправились к нам домой на обед. После школы я намекнул папе, что с его разрешения приведу гостей – Наташу и Саню. И папа постарался на славу. Обед был такой, какого я еще не едал. Папина борьба за свободу и независимость в собственном доме завершилась его победой. Папа стал главой семьи и, как истинный хозяин, вел все дела в доме, то есть готовил обед и все прочее. А мама отложила отпуск на лето и вновь занялась своей наукой, и работа у нее пошла на лад. – Как твоя борьба с матриархатом? – спросил у Сани папа, когда после обеда мы обрушили на него поток похвал. Саня махнул рукой. Мол, чего вы спрашиваете, сами знаете, что дело безнадежное. – Ребята, – папа поднялся, – все прекрасное на земле создано мужчинами, влюбленными в женщин, вдохновленных женщинами. Папа обвел руками кухню. Я понял, что папа имеет в виду и обеды, которые он мастерски готовит. Раньше он старался ради мамы, а сегодня ради Наташи. А еще я подумал вот о чем. Для того, чтобы мальчишки хорошо играли в футбол, девчонке совсем не обязательно бегать вместе с ними по полю. Она может просто глядеть на игру, и этого достаточно, чтобы мальчишки забивали по сто мячей за один матч. – Я за такой матриархат, – папа поднял обе руки. И я не понял, то ли он голосует двумя руками за такое положение дел, то ли сдается на милость женщинам. – Папа, спасибо тебе за отменный обед, – я поднялся со стула. – Извини. Нам надо делать уроки. – А я тороплюсь на телевидение, – папа пошел одеваться. Втроем мы быстро справились с уроками на завтра, а потом я захватил учебники и вместе с Наташей отправился в подвал. Там мы собирались заниматься, чтобы Наташа смогла поскорее догнать наш класс. Саня обещал прийти попозже. Из нашего дома мы выбирались, соблюдая осторожность. Наташа не хотела встречаться со своим отцом. Мы благополучно миновали двор и скрылись в подвале. Наташа здорово запустила занятия, но оказалась очень сообразительной. Занятия с ней доставляли мне одно удовольствие. Все, что я объяснял Наташе, она понимала с полуслова, а потом объясняла кукле. – Ты все поняла? – спрашивала Наташа у куклы. И кукла кивала, что все дошло до нее в лучшем виде. Я смеялся. Наташа так здорово умела говорить кукольным тоненьким голоском. В подвале быстро стемнело, и мы отложили учебники. Я подумал, как хорошо, что у Наташи есть это пристанище. Здесь нас никто не найдет, потому что ни одна живая душа на свете не знает, что мы тут спрятали Наташу. Мне вспомнилось, как некогда я пытался попасть к Наташе в дом, а меня ждал от ворот поворот, и вот сейчас мы вдвоем, и можем о чем угодно говорить, а мы молчали. Наверное, мы боимся вспугнуть тишину, которая всегда наступает в мире перед тем, как придет вечер. Честное слово, я не знал, что так приятно молчать вдвоем. – Скоро каникулы, – шепотом произнесла Наташа. – Я поеду на все лето в маленький старинный городок. – А я – не знаю куда, – ответил я. – Родители собираются на юг. – Ты будешь мне писать? – Обязательно. – Каждый день? – Два раза в день. Наташа тихо засмеялась, как вдруг на лестнице раздались тяжелые шаги. Саня? Нет, непохоже. Да и идет не один человек, а двое, может, трое. До нас долетели невнятные голоса. Наверное, в подвал зашли слесари‑сантехники из домоуправления починить какую‑нибудь неисправность. Значит, сейчас они раскроют нашу тайну и прости‑прощай Наташино убежище! Мы переглянулись. Наташа тихонько скатала постель, я сложил книги, подхватил сумку, и мы схоронились за котлом. Авось не заметят, авось пронесет. Булькая, полилась из бутылки жидкость. Зазвенели, сойдясь, стаканы. Нет, это не слесари‑сантехники из домоуправления. Голоса стали громче. Уже можно было разобрать отдельные слова. Но при всей моей приверженности к правде я не могу привести здесь ни единого слова. Стыд удерживает мое перо. Выпитое подействовало на пришельцев. Их стало разбирать любопытство, они разбрелись по подвалу. Одного из них нелегкая принесла к Наташиному убежищу. – Эй, смотрите, кукла! – позвал он своих дружков неприятным писклявым голосом. Поскольку обладатель писклявого голоса по‑прежнему изъяснялся на том же неубоваримом наречии, я вынужден дать его слова в переводе на нормальный человеческий язык. Вот досада, все спрятали, а куклу забыли. Я выглянул из укрытия и увидел широкую спину, обтянутую красным свитером. Обладатель писклявого голоса обернулся, и я смог хорошо его разглядеть. Он оказался ужасно толстым парнем. Жирная физиономия от вина была красной, нечесанные патлы свисали на самые глаза. Трое его дружков были и пониже и пожиже – обыкновенные пацаны. Толстяк, наконец, заметил нас с Наташей. – Глядите, голубки воркуют! Тройка верноподданно заржала. Ну что ж, драки не избежать. Двое против четверых. Силы неравные. Но я совершенно забыл, что со мной Наташа. Да одна Наташа стоит четверых. Как она шутя расправилась на стадионе сразу с тремя хулиганами! Значит, Наташа берет на себя троих. На мою долю остается один. С одним я запросто справлюсь. Еще не выветрились из памяти уроки борьбы, которые преподал мне Наташин отец. Кого же мне выбрать? Да вот этого, самого здорового, в красном свитере. – Извините, мы вам не помешали? – потешался толстяк, а дружки хихикали. Ишь ты, оказывается, он умеет говорить по‑человечески и на него благотворно действует присутствие девочки. – Помешали, – разозлился я, – и проваливайте, пока целы! Дружки толстяка кинулись вперед, но он удержал их. – Фу, как невежливо! – сморщился толстяк. – Давайте выпьем! Толстяк вынул из кармана брюк бутылку вина. Наташа вцепилась мне в плечо и прошептала: – Я боюсь. Ну и ну! Вот до чего довели Наташу поездки в маленький старинный городок – она стала настоящей девчонкой, то есть превратилась в боязливое существо, которое пугается одного вида мыши, не говоря уже о хулиганах. Значит, на Наташу мне теперь нечего надеяться. Ну что ж, все стало на свое место. Раньше девчонка заступалась за мальчишку, а теперь мальчишка защищает девчонку. Мужчина всегда оборонял женщину. Так было испокон веков. Так будет и сейчас. – Не волнуйся, – ободрил я Наташу, отдал ей очки и направился к непрошеным гостям. Толстяк распечатал бутылку и налил вино в стакан, услужливо поданный одним из пацанов. – Первый бокал даме, – толстяк решил, что я пришел за вином. Резким ударом я выбил у него из рук стакан и, воспользовавшись замешательством, провел приемчик, после чего толстяк очутился на бетонном полу. Не ожидавшие такого поворота событий, пацаны отпрянули. Толстяк попытался встать, но это ему не удалось. Тогда коренастый красивый парень со злыми глазами переступил через толстяка и пошел на меня. Мне повезло. Между стеной и трубами был узкий проход, и пацаны могли нападать на меня лишь поодиночке. Я попытался было провести приемчик, но коренастый разгадал мою хитрость, и мы оба свалились на пол, но поспешно вскочили на ноги, готовые к новой схватке. – Саня! – позвала на помощь Наташа. К нам на выручку мчался Саня. Пацаны пытались его остановить, но Саня пробился и встал между мной и коренастым. Охая, поднялся толстяк и, окинув взглядом свое воинство, приказал: – Уходим. Незваные гости покинули поле боя, уведя под руки своего предводителя. Когда за ними затихли шаги, Саня повернулся к Наташе: – Собирай вещи, тебе нельзя оставаться здесь ни минуты. – Никуда я не пойду, – Наташа покачала головой, – потому что мне некуда идти. – Но они могут вернуться, – вскричал я. – Они трусы, я их знаю, и больше не придут, – Наташа вновь стала прежней, смелой, как мальчишка, девчонкой. – Да и дверь тут закрывается. Наташа провела нас к выходу и продемонстрировала, как дверь закрывается на задвижку. – Теперь вы спокойны? Мы пожали плечами. Как мы можем быть спокойны, если Наташа в опасности? И все‑таки мы ушли, оставив Наташу одну в подвале. В ту ночь я долго не мог заснуть. Что же получается? Наташа вроде живет не на улице, а под крышей, и все равно бездомная и беспризорная. Наташа ничья дочка, потому что борьба между ее отцом и матерью закончилась вничью. Когда я все‑таки уснул, меня стали одолевать кошмары. Мне снилось, как в подвал врываются четверо парней и нападают на Наташу. Но Наташу голыми руками не возьмешь, она дерется, как львица, и пацаны удирают, как зайцы. Тогда я успокаивался и вновь погружался в сон, пока кошмар не наваливался на меня с новой силой. Утром я подхватился и выбежал во двор. Через несколько минут я уже был в бабушкином подъезде. Торопливо спустился по лестнице в подвал и толкнул дверь. Дверь легко отворилась. Дверь была не заперта. А в подвале кто‑то ходил, я отчетливо слышал шаги. Я распахнул дверь, ворвался в подвал и увидел Саню. Мой друг в растерянности бродил по подвалу. Увидев меня, Саня поднял голову: – Наташа пропала! Я кинулся к Наташиному закутку. Исчезли ее постель, сумка, книги и кукла. А самое главное, нигде не было Наташи. – Зря ее послушались, – протянул Саня. – А кто вообще придумал поселить ее в этом мрачном подвале? – распалился я. – Она сама, – ответил Саня. – Она, – рассердился я, – а у нас головы на плечах или что? – Надо заявить в милицию, – Саня первый понял, что надо делать. – Ты помнишь приметы этих пацанов? – Конечно, – ответил я. – пошли к капитанской дочке. Я напомнил Сане о том, как наш поход на телевидение закончился посещением детской комнаты милиции и дружеской беседой с милой женщиной в капитанских погонах, которую мы за глаза прозвали капитанской дочкой. – Ну, капитанская дочка в два счета найдет Наташу, – обрадовался Саня. Решительным шагом мы направились к выходу, как противно заскрипела дверь и нашим удивленным взорам предстала Наташа. – Мальчики, вы уже здесь? – воскликнула она. Мы кивнули. Мы были ужасно рады, что видим Наташу, целую и невредимую. Наташа прижалась своей щекой к моей, а потом обняла Саню. – Мальчики, не волнуйтесь, я живая. Я ночевала у Глафиры Алексеевны и там буду жить. Пойдемте к бабушке, завтрак уже на столе. Вслед за Наташей мы покинули подвал и поднялись к Глафире Алексеевне. Бабушка укоризненно покачала головой: – Ребята, как вы могли до такого додуматься! Только через несколько дней я узнал, как было дело. Чтобы не подавать нам плохой пример, бабушка днем не курила. А поскольку совсем отказаться от дурной привычки она не могла, Глафира Алексеена дымила на сон грядущий. В тот вечер она вышла во двор и едва зажгла спичку, как услышала плач. Глафира Алексеевна огляделась по сторонам, кто ревет в такую позднюю пору. А потом догадалась, что плач доносился из подвала. Бабушка решительно постучала в маленькое окошко. Плач прекратился, и в окошке показалось лицо девочки. При свете спички Глафира Алексеевна узнала Наташу. Бабушка кинулась в подвал и, забрав Наташины пожитки, силком увела девочку к себе.