— Я — царь зверей! — оглушительно громыхнул лев. — Я иду гулять! Кто не спрятался — я не виноват!
Саванна замерла на мгновение, а потом все засуетились, стараясь как можно скорее убраться из тех мест, где может пройти огромный хищник.
Только пантера не шевельнулась. Она лежала высоко на ветке, свесив хвост, и никого не боялась. Обезьяны устроили шумный концерт, передавая друг другу то, что сказал лев. Птицы поднялись стаей, сделали круг в угасающем свете солнца и снова опустились в приозерных зарослях. Тишина опустилась сверху и придавила тяжелой лапой всех, кто слышал льва. Лежать, молчать, бояться!
Лев шел гордо, мягко ставя лапу за лапой. Он не бежал, не спешил. Он шествовал.
Все вокруг было знакомо и глубоко справедливо. Самый сильный был царем. Это справедливо. Слабые боялись и подчинялись. И это было справедливо. Зимой шел дождь. В самый разгар лета бывали засухи. Слабые от этого умирали. Сильные выживали. Мир был устроен правильно.
Лев тряхнул роскошной гривой, и снова над саванной раздался его грохочущий голос:
— Я иду! Я — царь зверей!
Вверх он даже не глядел — что ему могут сделать какие-то птицы? И вообще, причем здесь птицы, если он — царь зверей?
— Кто у нас сегодня главный? — спросила одна голова с крючковатым жутким клювом у другой. — Ты, что ли?
Огромная птица напоминала гору. Только вершина была не одна, а сразу две, разделенных седловиной. На фоне этой птицы лев выглядел мышью полевкой перед ночной совой на охоте.
— Ну, я, — откликнулась вторая голова. — И что?
— Да вон, пищит тут, что, мол, царь…
— И что?
— Так командуй. А я исполню, как договаривались.
— Царь, значит? — на мгновение задумалась вторая голова. — А мы есть хотим?
— А мы всегда есть хотим!
— Ну, тогда полетели, покушаем. Только без шума, ясно?
— Обижаешь, начальник, — каркнула первая голова. Развернулись чудовищные крылья, поднявшие настоящий ураган на земле, в три скачка поднялась в небо страшная птица Рух о двух головах, лениво развернулась и, скользя по воздуху и набирая скорость, ринулась вниз.
— Я иду! — кричал лев. — Ой… Я, кажется, уже лечу…
— Какой-то он тощий, не находишь? — спросила первая голова, с сомнением рассматривая зажатого в когтистой лапе льва.
— Тут соглашусь с тобой. Тощенький он и маленький. Отпустить его, что ли? Пусть массу нарастит сначала?
— Ты сегодня командир — ты и командуй.
— Ну, пусти его, пусти. Пусть подрастет немного. Завтра ты будешь командовать, а я слетаю за ним, тогда и посмотрим, не подрос ли уже.
Черная тень накрыла саванну, ошеломленный лев, поджав хвост, порскнул в колючие кусты и затаился, дрожа.
— Слушай, а как они всего с одной головой управляются? В нее же есть надо — когда думать-то?
— Потому и не думают они. Всё жрут и жрут, — меланхолично заметила первая голова.
— Это нам везет.
— Это нам везет.
Птица снова обратилась в гору, замершую посреди огромного континента. Одна голова уставилась на восток, другая — на запад.
— Если что вкусное увидишь — скажи.
— Обижаешь, начальник! Сразу и полетим!
|
