Прежде Кузяр-Бурундук был весь жёлтый, как кедровый орешек без скорлупки. Жил он — никого не боялся, ни от кого не прятался, бегал, где хотел. Да раз ночью поспорил с Инойкой-Медведем. А маленькому с большими — знаешь, как спорить: и выспоришь, да проиграешь. Спор у них был: кто первый утром солнечный луч увидит? Вот взобрались они на пригорышек и сели. Инойка-Медведь сел лицом в ту сторону, где утром из-за леса солнцу вставать. А Кузяр-Бурундук сел лицом туда, где вечером солнце зашло за лес. Спиной к спине сели и сидят — ждут. Перед Кузяром-Бурундуком высокая гора поднимается. Перед Инойкой-Медведем лежит долина гладкая. Инойка-Медведь думает: «Вот глупый Кузяр! Куда лицом сел! Там до вечера солнца не увидишь». Сидят, молчат, глаз не смыкают. Вот стала ночь светлеть, развиднелось. Перед Инойкой-Медведем долина чёрная лежит, а небо над ней светлеет, светлеет, светлеет. Инойка и думает: «Вот сейчас падёт на долину первый лучик — и я выиграл. Вот сейчас…» А нет, всё ещё нету лучика. Ждёт Инойка, ждёт… Вдруг Кузяр-Бурундук за спиной у него кричит: — Вижу, я вижу! Я первый! Удивился Инойка-Медведь: перед ним долина всё ещё тёмная. Обернулся через плечо, а позади-то макушки горы так солнцем и горят, так золотом и блещут! И Кузяр-Бурундук на задних лапках пляшет — радуется. Ой, как досадно Инойке-Медведю стало! Проспорил ведь малышу! Протянул тихонько лапу — цоп! — за шиворот Кузаря-Бурундука, чтоб не плясал, не дразнился. Да рванулся Кузяр-Бурундук, — так все пять медвежьих когтей и проехали у него по спине. От головы до хвоста пять ремешков выдрали. Шмыгнул Кузяр-Бурундук в норку. Залечил, зализал там свои раны. Но следы от медвежьих когтей остались. С той поры робкий стал Кузяр-Бурундук. Ото всех бегает, по дуплам, по норкам прячется. Только и увидишь: пять чёрных ремешков мелькнут на спинке — и нет его.
