Ночью Костик сильно кашлял, прямо спать никому не дал. Утром мама сказала: - Сиди-ка сегодня дома, не ходи в школу, а то со всем сляжешь. Костик не огорчился. Дома одному, конечно, не очень весело, но в школе тоже хорошего мало: холод как на улице.

 Даже варежки снимать не хочется. Да и незачем их снимать, потому что чернила часто застывают и писать нельзя. Нина Матвеевна второклассникам даже и не задает ничего, а только читает книжки вслух. Старается больше про лето читать, но от этого все равно не теплее. А дома тепло. Мама выхлопотала два кубометра дров.

 Дрова, конечно, не березовые, а сосна вперемешку с осиной, но ничего, греют. Каждое утро теперь печка-голландка бодро гудит и потрескивает угольками. И валенки всегда просохшие, теплые. Только сегодня валенки не нужны. Когда мама и Зина ушли на работу. Костик выскочил из-под одеяла, быстренько оделся и нырнул под кровать. Там в углу за Зинкиным чемоданчиком прятались пыльные старенькие сандалии. 

Если от пола не тянет промозглым холодом, хорошо побегать по комнате в сандалиях. Лето вспоминается. Костик побегал. Какая-то крошка мешала в левой сандалии. Костик вытряхнул ее. Это были слежавшиеся листики и семена полыни. Наверно, с того сентябрьского дня остались... Костик вспомнил и загрустил, присев у окна.

 Прыгать больше не хотелось. Потом он вздохнул и поднялся со стула: он знал, что делать. Как всегда в такие минуты, сделалось страшновато. Костик запер на крючок дверь, задернул шторки. И опять полез под кровать - за фанерным чемоданчиком, где хранилось Зинкино личное имущество. "Имущество" старшей сестрицы было сплошное барахло.

 Железные штучки, чтобы волосы на них накручивать, две брошки, пустая пудреница, перевязанная шпагатом пачка писем от знакомых ребят с фронта, зеркальце, лоскутки какие-то. Но среди лоскутков лежала треугольная косынка. 

Красная с белым горошком. Она была из остатков материи от платья. Платье Зина шила еще до войны и давно износила, а косыночка сохранилась. Летом Зина ее надевала, когда ходила на танцы в Сад судостроителей. Ну, а сейчас, конечно, в таком платочке не побегаешь. Отправляясь на завод. Зина шаль наматывает да еще шарф сверху... Костик вынул косынку, задвинул обратно чемодан. Подошел к зеркалу. Зеркало было почти от пола и до потолка, старое, еще бабушкино. Очень удобное: человек в нем отражался с головы до ног. Сейчас в зеркале виден был худой, белобрысый, давно не стриженный мальчишка в синей выцветшей рубашке и зеленых штанах из плащ-палатки. Остроносый, остроплечий, с немного оттопыренными ушами. 

Не очень красивый, но ничего. На лице у мальчишки было беспокойство. Костик перестал себя разглядывать и еще раз оглянулся на окна и запертую дверь. Если кто-нибудь застал бы его за теперешним занятием, Костик просто провалился бы сквозь землю, хотя и сам не знал почему. Может быть, потому, что, не хотел признаваться никому в своих мечтах и боялся насмешек. А может быть, по тому, что было в этом деле непростительное самозванство.

 Но он ничего не мог с собой поделать. Костик отогнул воротник, набросил косынку на шею и начал старательно завязывать узел. Если зажмуриться или просто забыть про белые горошины, то косынка была абсолютно такая же, как пионерский галстук. О галстуке Костик мечтал давно. С того сентябрьского дня, когда случилось чудо. Это было действительно чудо, и никаким другим словом Костик не мог назвать свое спасение. Был тогда выходной.

 Стоял совсем летний день, только ветер был плотный и ровный, хотя и не холодный. Костяк склеил змей. Хотел забраться на крышу, чтобы запустить, но сосед Иван Сергеич Протасов и его жена тетя Валя подняли такой крик, что лучше не связываться. А чего им надо? Ведь он не на их дом забирался (они живут в каменном трехэтажном), а на свой, двухэтажный. Протасова не переспоришь. И Костик решил идти на площадь. 

Там простора много, можно змей прямо с земли запустить, если разбежаться. Площадь просто так называлась площадью, а на самом деле это был громадный пустырь посреди города. В центре его стояла красная водонапорная башня, похожая на старинную, а кругом раскинулись заросли полыни и бурьяна да лужайки с мелкой травой. На лужайках паслись козы и гоняли тряпичные футбольные мячи мальчишки со всех улиц. В прошлые годы площадь распределяли под огороды, а в этом году запретили; хотели что-то строить. Раньше Костик никогда не ходил на площадь один, только со старшими ребятами. Дорога была не близкая. 

Но сейчас он решился: очень уж ветер был хорош. Со змеем под мышкой добрался ой до края пустыря. Ветер шел плотным потоком; пригибал полынь, рвал на башне выгоревший флаг, отбрасывал назад волосы у Костика и даже его ресницам не давал покоя. Костик зажал в кулаке катушку, подбросил змей и кинулся на встречу ветру. Змей поднимался быстрыми рывками. Катушка разматывалась и дергалась в кулаке, как живой мышонок. Костик оглянулся и увидел, что змей уже высоко. А потом он увидел врагов. Враги сбегались с двух сторон. То, что они враги, Костик сразу понял. Потому что узнал среди них большого мальчишку, которого все звали "Глотик"

. Глотик был жулик и хулиган. Он постоянно спекулировал билетами у кинотеатра "Темп" и не прочь был запустить лапу в чужой карман. К маленьким Глотик был безжалостен. Мальчишки увидели, что Костик их заметил, и засвистели. Костик поддал ходу. Если бы он не бежал, ничего бы с ним, наверно, не сделали. Ну, отобрали бы змей, стукнули бы по шее для порядка, вот и все. Но попробуйте устоять на месте, когда к вам, воя и визжа, мчится вражья ватага. Костик припустил так, что ветер даже не засвистел, а просто застонал в ушах.

 А когда человек убегает, его надо обязательно догнать. Это уж закон такой. Если даже непонятно, зачем его догонять, все равно гонятся. Потому что интересно и весело. Теперь мальчишки, видимо, и не думали про змей. Он сорвался с высоты сделал петлю и косо врубился в траву. Несколько метров он тащился на нитке, потом нитка лопнула. - Эй ты, стой! Хуже будет! - пискляво кричал кто-то сзади. Костик всхлипнул и постарался бежать еще быстрей. Было трудно продираться сквозь густую полынь, и в боках кололи длинные тонкие иголки. Добежать бы до края пустыря, там улица, а на улице прохожие, они не дадут в обиду. Но разве добежишь? Площадь совершенно бесконечная, а дышать уже совсем трудно, ветер пролетает мимо щек и ни капли не попадает в легкие. "Упаду сейчас", - подумал Костик, потому что иголки в боках стали как кинжалы. 

И в самом деле упал. Но не оттого, что совсем обессилел. Он ухнул в за росшую по краям, незаметную яму. В яме было полно битого кирпича. Грудью, локтями и коленями грянулся Костик на острые обломки и несколько секунд лежал не двигаясь. Он старался проглотить боль и стискивал зубы, чтобы не выдать себя громким плачем. "Может, не найдут, - думал он. - Может, проскочат мимо". И в самом деле, прошла, наверно, минута, а врагов было не слыхать. Боль слегка отпустила Костика. Он поднялся и сквозь траву глянул на площадь. 

И он увидел такое, что потом, когда вспоминал, ему хотелось смеяться и даже плакать от радости. Мальчишки потеряли его (и устали к тому же) и бежали едва-едва. И вдруг между Костиком и его врагами поднялся строй. Это были тоже ребята. Человек двадцать. Они встали из высокой травы ровной линией. Костик видел их головы в бумажных пилотках, их спины в зеленых, как гимнастерки, рубашках и алые треугольники галстуков. А над плечами у них поднималась щетина сверкающих штыков. Костяк ничего не понял сначала. Не поняли и "враги". 

Они остановились и затоптались перед неожиданно возникшей шеренгой. - Ну, че надо? - нерешительно сказал Глотик. Прозвучала короткая команда, и шеренга, не теряя стройности, двинулась на ватагу. - Ну, че надо?! - тонко крикнул Глотик. - Мы к вам не лезли! Раздалась еще одна команда, и штыки дружно склонились навстречу противнику. 

У ребят с винтовками не было барабана, но Костику показалось в тот миг, что он отчетливо слышит торжественную атакующую дробь. Радостная сила подняла его как на крыльях. Он выскочил из ямы и догнал шеренгу: - Я с вами! Я против них! Я за вас... - А мы - за тебя! - весело сказал ему светловолосый парнишка. 

Он подтолкнул Костика, не сбивая шага, ввел его в строй. Рядом с собой. И пошли. Левой, левой... Компания Глотика сперва отступала рысью, а потом перешла на галоп и кинулась врассыпную. У них началась паника. Шеренга домаршировала до края площади и остановилась, сохранив равнение... Винтовки у них были, конечно, не настоящие: деревянные, покрытые коричневой краской. И штыки деревянные. Но каждый штык был покрыт жестью от консервных банок и сверкал грозно, как боевой. Ну и пусть винтовки из дерева!

не остановили бы их. И повторялись в голове у него простые и крепкие слова светловолосого парнишки: "А мы - за тебя! А мы - за тебя ! " Это были ребята из незнакомой школы, с той улицы, где Костик и не бывал никогда. Они готовились на площади к военной игре, учились устраивать засаду и вдруг увидели, как за Костяком гонится толпа. Это же свинство - столько больших на одного маленького! Вот и решили защитить его. Костик проводил ребят до школы.

 Он маршировал вместе с ними посреди мостовой и ни разу не сбил шага, хотя в сандалии попали крошки и ступать было неудобно. И он не чувствовал себя лишним. Правда, не было у него рубашки защитного цвета и винтовки, но зато были штаны из плащ-палатки почти военные. А главное, никто не смотрел на него как на чужого.

 И только в тот момента когда светловолосый паренек строго отсалютовал ему на прощание, Костик понял, как далеко ему до этих ребят. Ведь он не мог ответить на салют салютом. И он шепотом сказал: - Ну я пошел... Он так и не узнал их имен. 

И даже лиц не запомнил. Они были для Костика просто п и о н е р ы. Просто дружная шеренга, чеканный строй, который был "за него". И с тех пор Костяк затосковал о пионерском галстуке. Костику казалось, что, если станет он пионером, жизнь его сделается в тысячу раз лучше. Красивее, смелее, интересней. А разве не так?

 Разве не рассказывала Майка Рудакова, как замечательно было в пионерском лагере? Разве не живет удивительной и немного таинственной жизнью их сосед пятиклассник Борька? Но как вступают в пионеры? Однажды во второй класс "Б", где учился Костик, пришла девчонка-семиклассница и взрослым голосом сказала : - Кто хочет стать пионером, пусть придет после уроков на сбор в четвертый класс "А". Только запомните: одного желания мало. 

Надо, чтобы вы хорошо учились и чтобы вам исполнилось девять лет. Кто хочет в пионеры, поднимите руки. Костик хотел. Правда, лет ему было только восемь с половиной, но он как-нибудь выкрутился бы. И учился он не хуже других. По дурацкая стеснительность связала его будто веревками, и он не поднял руку. Если бы хоть кто-нибудь из мальчиков поднял, Костик, наверно, тоже решился бы. Но мальчишки пересмеивались и недружелюбно поглядывали на семиклассницу. Им не хотелось оставаться ни на какой сбор. После уроков-то!

 Захотели только несколько девчонок: одна отличница и две ябеды. В общем, что-то было не так. И семиклассница со всем не похожа была на того светловолосого паренька- командира. Она старалась изо всех сил походить на учительницу. А потом Костик узнал, что сбор в четвертом "А" по чему-то не состоялся. Девчонки продолжали ходить без галстуков, и все позабылось. И Кости к ни у кого не решался узнать: как же стать пионером?.. Он поправил на груди Зинкину косынку, стал по стойке "смирно" и в салюте поднял над головой ладонь. И опять вспомнилось ему ярко-ярко, как идет он в бое вой шеренге через солнечную заросшую площадь и невидимый барабан отстукивает: "А мы - за тебя! А мы - за тебя!" Костик убрал косынку в чемоданчик, раздвинул шторки, отпер дверь. Начинался день. Надо было думать, какими делами его заполнить. 

Первое дело - автомат. Нужно его дострогать. Мамы и Зины нет, никто не будет охать, что Костик отрежет себе кухонным ножом пальцы. Костик вытащил из-за печки недоделанный автомат и навалился на работу. Стружки - по всей комнате. Он выстругивал свое оружие из старой лыжи. Приклад по лучился гладкий, коричневый, почти настоящий. Но автомату обязательно нужен диск. Без дисков автоматы не бывают, это каждый знает. 

А самые лучшие диски получаются из консервных банок. Костик замел стружки к печке, оделся, сунул ноги в валенки и выскочил во двор. Двор был длинный и узкий. С одной стороны стоял кирпичный трехэтажный дом, с другой - двухэтажный деревянный. Между домами в конце двора тянулись дровяники и сараи. Получалась будто большая буква П. Ножки этой буквы подходили к овражку. Овражек летом зарастал дремучими травами и журчал ручейком, а сейчас был занесен снегом. На краю овражка жители устроили зимнюю помойку. 

На помойке можно было отыскать консервную банку. Больше всего банок выбрасывал Иван Сергеич Протасов. И Костик нашел банку. Очень хорошую - плоскую, блестящую, с отогнутой наполовину крышкой, которую легко поставить на место. Костик глотнул слюну, пред ставив, какие вкусные консервы ел недавно Протасов, и тут же заставил себя не думать про это. А то очень захочется есть. Костик приставил банку к автомату. 

Так здорово получилось! Только прибить ее надо, эту банку. Вот тут-то и была главная трудность. Чтобы прибить, нужны гвозди. А где их возьмешь? Дома Костик еще летом, когда саблю и щит делал, обшарил все углы и из всех стен гвоздики повыдергал - не на что полотенце повесить. А на улице гвозди тоже не валяются - это штука редкая. Что делать? Два гвоздя нужно, хоть умри. Может быть, покопаться в куче золы, которую выбрасывают из печек?

 Там иногда попадаются гвоздики, но они обгоревшие, очень мягкие. В дерево заколотить можно, а жесть не пробьешь. Чтобы пробить ее, все равно нужен крепкий гвоздь, хотя бы один. Озабоченный такими мыслями, побрел Костик домой. И тут его окликнули: - Мальчик! Покажи автомат! У подъезда большого дома стоял незнакомый мальчишка. 

В больших валенках, куцем пальтишке и мохнатой шапке с очень длинными ушами. До подбородка закутанный шарфом. Был он гораздо старше Костика, наверно, в пятом классе учился, как Борька. Несмотря на всю закутанность его, Костик рассмотрел, что мальчишка очень худ. "Эвакуированный", - понял Костик. Это было обычное дело: в сибирский городок приезжало немало семей из разоренных войною мест. Костик нерешительно остановился. Странный какой-то мальчишка. По всем правилам он должен был окликнуть Костика так: "Эй ты, пацан! А ну иди сюда! Покажи свою тарахтелку! Да не бойся, не возьму!" И по тем же правилам Костику следовало оглянуться и, если есть возможность, рвануть к своему крыльцу. 

Потому что насчет "не возьму" - дело темное. Но парнишка этот как-то слишком вежливо и серьезно сказал: "Мальчик, покажи автомат". Может быть, притворяется? Лучше бы не связываться, конечно. Однако, пока Кости к топтался, незнакомый мальчик сам подошел к нему. Снял варежку и протянул к автомату. - Можно? Ладонь была узкая, очень бледная, с розовым следом ожога. Костик молча подал свое оружие. - Хороший, - сказал мальчик. - Ты его сам сделал? Удачно. Только банку надо прикрепить как следует. - А как? - откликнулся Костик слегка сердито. - Ни одного гвоздика нету. Мальчик подумал. - Гвоздики у меня есть. Несколько штук. Только я не могу придумать, как эту банку приколотить. Надо ведь изнутри прибивать, а молоток не влезет. Костик торопливо сказал: - У нас пестик от ступки есть. Можно им приколачивать. 

Он маленький и очень тяжелый. Неужели этот совсем незнакомый мальчишка поможет? Значит, он такой же, как те с винтовками? Тогда все понятно. - Я принесу гвозди, - сказал мальчик, - а ты принеси, пожалуйста, пестик. Мы здесь, на крыльце, и приколотим. Можно было бы у нас, но мама немного нездорова, ей вредно, когда шумят. - Можно у нас, - поскорее сказал Костик. - У нас никого дома нет. - Хорошо...

 Меня Володей зовут. А тебя? Костик слегка засмущался и назвал себя. Не привык он так быстро и просто знакомиться. - Костик... - повторил Володя. - Значит, Константин? Моего папу Константином зовут. Он морской летчик. - А мой отец - техник-интендант, - сказал Костик и вздохнул. - Ты не думай только, что он в тылу. Он в атаку ходил, когда в окружении были. У него ранение и контузия. И орден Красной Звезды... С гвоздями они отправились к Костику. В коридоре Костик почуял беду. Пахло гарью. Синий дым вы ползал из-под двери.

 Костик рванул дверь. У печки горели стружки и веник. Костик замер. Он потом никак не мог понять, почему стоял и смотрел на огонь, хотя мог броситься за водой. - Ух ты... - негромко сказал Володя. Странно это у него прозвучало: не со страхом, не растерянно, а будто даже с одобрением. Потом он снял пальто. Костяку показалось, что двигался Володя неторопливо и аккуратно. Снятое пальто Володя бросил прямо на огонь. 

Пламя захлебнулось, только дым еще шел. Володя поднял пальто, бросил еще раз и похлопал по нему ладонями. Потом сказал: - Еще немножко, и пришлось бы пожарников вызывать. Костяк заревел. Он ничего не мог с собой наделать. Слезы текли, как вода из умывальника, и нельзя было сдержать отчаянных всхлипываний. - Ну что ты плачешь? - сказал Володя. - Боишься, что попадет? Да никто и не заметит, мы сейчас все уберем. Он поднял пальто и начал стряхивать с него почерневшие стружки. Костик стал всхлипывать реже. И сердито сказал: - Я ничего не боюсь. Я сам не знаю, откуда слезы взялись. Просто чушь какая-то... 

Конечно, ему было неловко. Но Володя вел себя так, будто ничего не случилось. Спокойно замел на фанерку и выбросил в печку обгорелые стружки. Открыл форточку. Повесил свое пальто и шапку на крючок у двери. Костик молча следил за ним и моргал мокрыми ресницами. У Володи было симпатичное лицо. Только очень худое. 

Наверно, поэтому глаза и уши казались слишком большими. Он весь был какой-то острый и тонкий. Было похоже, что колючие Володины локти и лопатки вот-вот прорвут старенький хлопчатобумажный свитер. - Ну, принеси ваш пестик, - сказал Володя. Костик принес. И за две минуты Володя ловко приколотил банку к автомату. Накрепко. А потом посоветовал: - Положи в нее какие-нибудь железки. Будешь трясти автомат, а они будут греметь, и получится как стрельба. Это была мысль! Костик тут же кинулся искать по углам гайки и колесики от рассыпанного "Конструктора". Даже про Володю забыл. А тот вдруг негромко сказал: - Знаешь, я домой пойду. - Почему? - растерялся Костик. И подумал: "Обиделся на меня". - Что-то голова закружилась. Наверно, дымом надышался. Надо полежать. До свиданья. "Странный какой-то, - думал Костик, начиняя банку гремучим железом. Дымом надышался! Что такого? Не сгорел ведь". Он построил из стульев "крепость" и открыл огонь из автомата по печке, которая была вражеским дотом. Дот не хотел сдаваться. Костик усилил стрельбу и хотел вызвать на помощь артиллерию. Но тут под сердитыми ударами загудела стенка, и голос соседа Борьки врезался в шум сражениям - Эй, ты! Кончай тарахтеть! Я уроки делаю! С Борькой спорить было опасно и невыгодно. Костяк опять оделся и выбежал на улицу. 

Он пристроился в партизанском укрытии за поленницей Ивана Сергеича. Протасовская поленница была ровная и прочная, будто крепостная стена. Кое-где хозяин даже обил ее фанерой: чтобы не растаскивали дрова, Костик дал очередь по подъезду большого дома, где как будто скрывались фашистские пехотинцы, и поморщился. Неудобно было стрелять, острое полено давило плечо. Костик ухватил полено и отбросил в сторону. И тут на него напал враг. Настоящий. Прокравшийся с тыла Иван Сергеич сдернул с Костика шапку и уцепил его за ухо. - Ясно теперь, - сказал он, шумно дыша. - Ясно, голубчик. Все ясно, кто мне поленницу разоряет.

 Пойдем-ка, дорогой... Он был громадный, тяжело сопящий, в белом военном полушубке (он служил начфином в военкомате и носил форму, только без погон). Костику показалось, что над ним нависла снеговая глыба. Глыба тронулась с места и потянула Костика за собой. Костик почти висел на выкрученном ухе, и было очень больно. 

К сети к закусил губу: один раз он уже плакал сегодня, хватит. Ни единой слезинки, ни одного жалобного слова Протасов не дождется. Только скоро ли он отпустит? Мамы дома все равно нет. А что, если Протасов потащит его за ухо к маме на работу? Протасов ногой толкнул дверь, они оказались в коридоре. Костик увидел Борьку. Борька стоял у мусорного ведра и большим кухонным ножом чинил красный карандаш. Он услышал топот и оглянулся. - Мамаша его дома? - спросил Протасов у Борьки и тряхнул Костима за ухо. - Позови. Костик увидел, как Борька побледнел. Раньше Костик только в книжках читал, что люди могут быстро и сильно бледнеть.

 А сейчас увидел на самом деле, хотя света в коридоре было немного. Борькино лицо сделалось вдруг почти белым, а крупные веснушки на нем будто почернели. Сперва Костик решил, что Борька очень испугался Протасова. Но тут же понял, что ничуть. - Руки... - сказал Борька тихим и странным голосом. - Что - руки? - не понял Протасов. - Убрать руки! - крикнул Борька с такой силой, что Протасов дернулся и отпустил Костика. - И держите их при себе! - зло сказал Борька. - Нечего маленьких за уши хватать. - Хулиган! - задохнулся Протасов. - Да я... - Кто хулиган? - спросил Борька. - Оба! - Я не хулиган, - сказал Борька уже спокойно. - Что я, окна у вас бил или ваши дрова воровал? Или хлебные карточки из карманов таскал?.. А он? - Борька посмотрел на Костика. - Он что плохого вам сделал? Жить мешает, что ли? Не смейте его трогать! У него отец на фронте, не то что некоторые. - А-га... - сказал Протасов и задом отошел к двери. - Понятно. Вот, значит, как... Он старался говорить зловеще, но было видно, что он и сам не знает, при чем тут "ага" и "понятно"". - Шпана! - произнес Протасов на прощанье и скрылся за дверью. Борька всадил нож в половицу. - У, шкура!.. - сказал он. - Чего он к тебе прицепился? - Не знаю. Я в войну играл рядом с его поленницей. Он к ней никого не подпускает. - Я сразу понял, что он зря тебя ухватил. Всех ребят за уши хватает. Ну ничего, ты не плачь. - Разве я плачу... - сказал Костик. И в глазах у него защипало от благодарности. 

Он вспомнил, как еще летом Борька помог ему починить деревянный грузовик, а осенью подарил синий карандаш и открытку, на которой красноармеец втыкал штык в зад Гитлеру. А один раз он даже открыл Костику военную тайну. А еще Борька никогда, ну ни одного разика не стукал Костика, хотя часто сердился и требовал не путаться под ногами... Ну и что же, что сердился? У него в школе дела важные и работа такая, про которую нельзя, чтобы шпионы узнали. Он ведь устает. Даже мама бывает сердитая, когда устает на работе. Костик взглянул Борьке в лицо и увидел, что он смелый и умный и ни капельки не рыжий. Волосы у него золотистые, а веснушки светлые и блестящие. И глаза очень хорошие - светлые и добрые. Ну, все ясно. 

Просто Костик раньше не понимал до конца, что и Борька такой же, как те с винтовками. И, не зная, что хорошего сделать для Борьки, Костик спросил: - Хочешь, я подарю тебе мой автомат? Борька взял оружие, взвесил на руке. - Хороший... Да нет, Котька, не надо. Я, если надо, могу на комбинате хоть пулемет выстругать... 

А ты сам его делал? - Сам... Только банку не сам приколачивал. Ее Володя прибил. Знаешь его? - Ленинградец? Знаю, - сказал Борька. - Хороший парень. Воскресенье было теплым, шел липкий снег. Костик с утра строил у забора блиндаж. Вырыл в сугробе яму, окружил ее стенкой из снежных, кирпичей и выбрался наружу, чтобы придумать, как сделать крышу. Тут он увидел Володю. Володя стоял посреди двора и, видно, не знал, чем заняться. - Эй, здорово! - крикнул Костик. - Айда играть! Володя подошел. - Здравствуй... А как играть? 

Ты что построил? - А хоть что! Можно, чтобы это штаб был, а можно, чтобы землянка у партизан. - Это похоже на убежище, - серьезно сказал Володя. - Тогда давай играть в воздушную тревогу! - Ну давай... Володя ухватил в каждую варежку по снежному комку (это были бомбы), раскинул руки и загудел, как "юнкере". Двинулся по кругу - Костику в тыл. Не на такого напал! Костяк моментально слепил тугой снежок. - Батарея, огонь! Б-бах! Снежок копал Володе в подбородок. "Бомбардировщик" прервал полет и уронил бомбы. Володя взялся за лицо, постоял несколько секунд и тихо сказал: - Ты совсем глупый. Когда бывает воздушный налет, население не кричит "бах", а прячется в щели и убежища. - А я не население! Я зенитная батарея!

 Володя помолчал, вытер варежкой мокрое лицо и вдруг улыбнулся: - Ну ладно. Я ведь не знал, что ты зенитная батарея.- Подожди, я сейчас одну штуку принесу. Бомбы сделаем. Он, значит, не обиделся. Он сходил домой и принес три капсюля от охотничьих патронов крошечные медные чашечки с зеркальцами внутри. Если капсюль залепить хлебным мякишем, да нацепить на ручку с пером, да стукнуть о что-нибудь твердое, знаете как трахает! Костя и Володя так и сделали: они превратились в советские самолеты и сбросили три бомбы на немецкие танки, которые расположились на крыльце. - Во грохает! - радостно сказал Костик. - Как на стоящая бомба! Ага? Но Володя ответил тихо и серьезно: - Что ты! Настоящая как даст - сразу целого дома нет. - Ты видел? - спросил Костик. - Ещё бы... "Еще бы", - сказал он, и Костик отчетливо понял, что для Володи война -совсем не игра. Потому что Володя видел сам, как разваливаются от бомб дома. 

На самом деле, а не в кино. Они ведь по правде рассыпаются. И люди гибнут. И большие, и маленькие... А зачем? Ну что им этим гадам-фашистам, было надо? Ну чего они полезли?! И ощущение злой беспомощности так резануло Костика, что он даже зажмурился. Это было уже не первый раз. Такую же злость и бессилие почувствовал Костик, когда папа приехал в отпуск и показал ему свои лейтенантский погон, распоротый пулей. 

А если бы чуть в сторону? Значит, пуля в голову или в сердце? И война словно в упор посмотрела на Костика. Костик пришел домой и стал придумывать бомбу. Такую громадную и сильную, чтобы немцы в ужасе бежали до самого Берлина после первого же взрыва. Он хотел начинить ее маленькими бомбочками, чтобы они разлетались во все стороны и взрывались в самой гуще фашистов. На старых газетах он сделал несколько чертежей и решил послать их Калинину. Только надо было перечертить на чистый лист. Костик попросил бумаги у Зины. А она сказала: - Ну Костик! Ну какой ты конструктор? Лучшие ученые в Советском Союзе изобретают самые сильные бомбы и танки. Они уж как-нибудь справятся. А ты бы лучше примеры решал по арифметике. Костяк рассердился и порвал чертежи. Вот если бы посоветоваться с Борькой!

 Но Борьки нет дома. Он на фанерном комбинате. Он туда почти каждый день ходит, потому что их класс организовал фронтовую бригаду. Все мальчишки и даже девчонки сколачивают деревянные ящики будто для посылок бойцам. 

Но Костик знает, что ни для каких не для посылок. Борька однажды под страшным секретом рассказал Костяку, что эти ящики - корпуса для мин. В них накладывают взрывчатку, а потом эти штуки подсовывают под немецкие танки. Как рванет - от танка только брызги во все стороны. - Понял? - суровым шепотом спросил Борька. - Понял, - тоже шепотом ответил Костик и оглянулся. - Но если хоть кому-нибудь разболтаешь, будешь самый паршивый предатель, хуже всякого шпиона. - Ни-ко-му, - сказал Костик. 

И спросил: - А мне можно с вами? - Пока нельзя. Надо подрасти. Спорить было бесполезно. Где ему, Костяку, до Борьки? Тот вон какой: большой, сильный, в настоящей командирской гимнастерке, только немного перешитой. Заместитель командира бригады. И два пальца перевязаны бинтом - ударил на работе молотком. Это почти настоящая боевая рана. Пришел Новый год. 1944-й. Мама принесла елочку. Маленькая была елочка. Костяку до плеча, но пушистая, аккуратненькая. Из корочек старых Зининых тетрадей Костик склеил флажки и цепи. 

Тетрадки были еще довоенные, с разноцветными обложками - желтыми, розовыми, голубыми, зеленоватыми. Получилось красиво. Ну и, кроме того, были еще настоящие елочные игрушки: несколько стеклянных шариков, два серебристых картонных дирижабля, ватный заяц с лыжами и одним ухом и звезда из тонкой золотистой бахромы. Звезду Костик посадил на верхушку. Получилось здорово. Ни свечек, ни цветных лампочек, конечно, не было. Но Костик придумал, как быть. Он отыскал в слоем имуществе лампочку от автомобильной фары и двумя тонкими проводками подключил к розетке репродуктора. 

Как это сделать, ему Борька рассказал. Когда радио работало, волосок лампочки наливался светом. Если громкая музыка - разгорался ярко, если разговор какой-нибудь - тлел, как уголек в догорающей печке. Костик повесил эту лампочку в самой гуще еловых веток, и она светила, будто сказочный огонек в лесу. Вечером к Зине пришли гости: две ее бывших одноклассницы, какой-то парень с завода и курсант из пехотного училища Сережа Казанчук. 6се смотрели на лампочку и хвалили Костика. А Зинка подхватила его, посадила на колени и весело сказала: - Он у нас изобретатель. Недавно хотел бомбу придумать. Немножко не получилось, а то бы всем фашистам сразу капут. Верно, Костик? - Да ладно, хватит языком чесать, - проворчал Костик и слез с колен. Все засмеялись, только Казанчук не засмеялся. Он сказал очень серьезно: - Что смешного? 

Человек для фронта старался. И все тоже сделались серьезными. Может быть, стало неловко перед Костиком, а может быть, вспомнили, что скоро Сережа Казанчук уезжает на фронт... На следующий день в клубе железнодорожников был новогодний утренник. Его устраивал для детей фронтовиков женский совет военкомата (сокращенно - "женсовет"). Костяк на утренник не пошел: прохудились валенки, а на улице было морозно. А мама пошла. Она состояла в женсовете и должна была встречать ребят в клубе. Вернулась мама под вечер.

 Принесла Костяку подарок: бумажный кулек со слипшимися карамельками, тремя пряниками и горсточкой печенья. Точнее говоря, она принесла два кулька, и Костик ревниво спросил: - А это кому? Зинке? - Что ты! - сказала мама. - Она ведь большая. Это для Володи. Ну, ты же знаешь, тот мальчик-ленинградец. Он болеет, и меня попросили передать подарок. Отнесешь ему? - Угу, - сказал Костяк. Володя жил в соседнем большом доме на третьем этаже. Костик знал, что в шестой квартире, но никогда там не был. Сейчас ему было интересно: есть ли у Володи елка; правда ли, что у него на столе стоит самодельный крейсер - маленький, но как настоящий; и действительно ли висят на стене портрет Володиного отца, морского летчика?

 Про крейсер и портрет рассказывал Борька, он к Володе несколько раз приходил. Костик запахнул пальтишко, промчался через двор, затопал вверх по лестнице и, наконец постучал в обитую клеенкой дверь. Долго не открывали. Тускло горела у потолка лампочка, пахло керосином, и холодно было как на улице. Костик потоптался, поколотил валенок о валенок и решил постучать снова. Тут дверь открылась. Ее отворила высокая женщина со строгим лицом, с шерстяным платком на плечах. - Ты к кому, мальчик? - Володя дома? - спросил Костик слегка оробев: женщина была похожа на учительницу. - Ты пришел поиграть? 

К Володе сейчас нельзя, он болеет. - Я не играть. Я вот... - Костик протянул кулек. - Что это? - Подарок. От военкомата. - А-а... - Женщина чуть улыбнулась. - Спасибо. - Пожалуйста, - сказал Костик и почему-то слегка обиделся. - До свиданья. - Подожди. Тебя, кажется, зовут Костя? Приходи к нам как-нибудь потом. Может быть, Володе станет лучше. Хорошо? - Приду, - сказал Костяк и сразу перестал обижаться. - Он поправится, и я приду. Но Володя не поправился. В марте он умер. Двор притих. Ребята с тревогой и смутным страхом поглядывали на крайнее окно третьего этажа. Там в маленькой комнате случилось непоправимое и непонятное. Был такой солнечный день, с крыш бежало, и лужи сверкали изо всех сил, а он умер. Вообще-то смерть была не в новинку, но люди умирали где-то далеко, от осколков и пуль, а сюда только приходили по почте серые бумажки с напечатанными буквами. И каждый раз сквозь горе пробивалась крохотная надежда: вдруг это ошибка? А сейчас не было никакой надежды... Володя был такой же, как все мальчишки. 

Ему бы сейчас кораблики мастерить и радоваться близким каин купам. Ведь он же не какой-нибудь старик. И не солдат. При чем же здесь смерть? - Почему он умер? - спросил Костик у Борьки. Борька не ответил. Они стояли на крыльце, и Борька хмуро смотрел, как две женщины в ватниках вносят в подъезд большого дома красный маленький гроб. Этот гроб привезли на телеге, и маленькая брюхатая лошадь терпеливо ждала у ворот, когда люди управятся со своим непонятным делом. Костик не хотел смотреть на гроб. Он стал смотреть на свои разбитые дырявые ботинки. И настойчиво повторил: - Почему он умер? - Не смог поправиться, вот и умер, - неохотно сказал Борька. - А какая у него была болезнь? - Я ведь не врач, откуда я знаю. Что-то отбило, на верно, у него внутри, когда с крыши сбросило... - С крыши? - Ты, что ли, ничего не знаешь? - с досадливым удивлением спросил Борька. - Его в Ленинграде сбросило с крыши взрывной волной, когда он зажигалки тушил. Костику почему-то представилось, как фашисты в касках со свастиками скрытно ползают по ленинградским чердакам и рассовывают по углам зажигалки с горящими фитилями. Зажигалки такие же, как у курсанта Казанчука, который смастерил ее из трофейного немец кого патрона... А Володя пробирается следом за немцами и задувает огоньки. Но, конечно, все это были не так. 

И Костик спросил: - Какие это зажигалки? - Ну, лопух, - беззлобно сказал Борька. - Неужели не знаешь? Которые немцы сбрасывают с самолетов, чтобы дома поджигать. - Так бы и говорил, что зажигательные бомбы, - ловко вывернулся Костик. Но Борька не ответил. И спорить не хотелось. Костик думал о Володе. "Значит, он не просто так умер. 

Он погиб из-за бомбы, когда тушил зажигалки. Его фашисты убили. Он - как солдат..." - Говорят, что он целых сто зажигалок потушил. А может, больше, вдруг сказал Борька. И прозвучала в его голосе гордость. Будто и сам Борька гасил фашистские зажигалки. Будто он такой же, как Володя. Ну, а разве нет? Зажигательных бомб он не тушил, но зато делал корпуса для мин, и, может быть, уже не один танк вздрогнул и осел в дыму, напоровшись на Борькин ящик со взрывчаткой. А кроме того, Володя и Борька состояли в одном отряде. Володя, оказывается, записан был в тот же класс, где учился Борька. Только в школу он ходил редко, болел все время... - Борька, - сказал Костик тихо, но очень твердо, - как мне записаться в пионеры? И так же серьезно Борька ответил: - Я подумаю. Это можно. Я давно на тебя смотрю, ты уже не маленький. 

Только надо тебе какое-то пионерское задание выполнить. - Я хоть какое выполню. Можно, я буду с тобой ящики для мин сколачивать? - Вообще-то я спрошу в цехе. Только мы пока не работаем. Гвоздей не хватает. Просто беда. - Гвоздей всегда не хватает, - вздохнул Костик. Володю хоронили через день. Гроб поставили на грузовик с опущенными и обтянутыми красным ситцем бортами. Машина выехала со двора и остановилась на дороге. Пришел оркестр - старшеклассники в одинаковых зеленых телогрейках, с трубами и большим барабаном. И солнце сияло на помятых, но блестящих трубах так, будто никто не умирал, а наоборот был праздник. 

И желтые облака отражались в лужах, и весело шуме ли воробьи. Кто-то плакал в толпе. Володино лицо было совсем как живое, только очень-очень спокойное. Пришли ребята, Борькины одноклассники, с венком и пионерским знаменем, с которого свисала черная лента. И еще много незнакомых ребят было. Какой-то мальчишка в шапке с полуоторванным ухом дернул Костика за рукав и шепотом спросил: - Правда, что у этого пацана орден Красного Знамени был? - Правда, - сердито сказал Костик. Оркестр играл почти без перерыва, и музыка была такая печальная, будто на свете не осталось совсем ни чего хорошего. 

Потом оркестр на минуту замолчал, и стало совсем тихо. Только со двора доносился стук. Это Иван Сергеич Протасов обивал опять фанерой излишки дров. Чтоб не растащили. Знамя качнулось над людьми, двинулось в голову колонны, машина заурчала и тихонько поехала вдоль тротуара. Володина голова качнулась на белой подушке. Опять заиграли трубы - медленно и сурово. И Костик вдруг увидел, что люди на дороге - это уже не беспорядочная длинная толпа. Ребята и взрослые шли ровными почти солдатским строем. Опасаясь, что ему не найдется в этом строю места, Костик прыгнул с тротуара и хотел уже встать между незнакомой девчонкой и пятиклассником Впадиком Солдатовым. Но откуда-то со стороны появился Борька.

 Он строго сказал: - Котька, ты с нами не ходи. - Еще чего" Тебе можно, а мне нельзя? Нашел место где распоряжаться! Раскомандовался! - Тебе нельзя, - твердо подтвердил Борька. - Я тебя, что ли, обязан спрашивать? - Дурень, - совершенно по-взрослому сказал Борька. - Смотри, у тебя ботинки раскисли и ноги насквозь мокрые. А идти-то нам туда и обратно целых десять километров. По лужам. - Тебе-то что... - А то, что потом еще и тебя хоронить придется. Думаешь, я не слышу, как ты по ночам от кашля крутишься? Много обидных слов мог сказать в ответ Костик. Можно было, например, ответить, что Борьку ночью даже корабельными пушками не разбудишь, не то что кашлем. Можно было посоветовать, чтобы заботился не о чужих ногах, а о своей голове. Но все эти ответы перепутались у Костика, и он только сказал: - Ты для меня не командир. - Нет, командир, - сказал Борька. - Ты?! - сердитым шепотом спросил Костик. - Думаешь, если заступался за меня, значит, командовать можешь? Все равно пойду, не указывай. - Не пойдешь, - таким же шепотом ответил Борька. - Если хочешь знать, я имею право командовать.

 Ты сам говорил, что собираешься в пионеры вступать. - Ну и что? - А я в совете дружины, вот что. Значит, ты должен подчиняться. Можно было сказать, что он, Костик, еще не пионер и поэтому ничего не должен. Но Костик не сказал. Четкое воспоминание о шеренге мальчишек с винтовками заставило его промолчать. И когда Борька совсем уже не по-командирски попросил: "Останься, будь человеком", Костик тихо сказал: - Есть. И вышел из шеренги на тротуар. Он стоял, а мимо проходили люди и нескончаемую печальную мелодию повторял оркестр. И Костику представилось, что это уходит армия, а он оставлен для ее прикрытия. Армия уходила, унося с собой убитого фашистами Володю, а он оставался, чтобы держаться до конца. И отомстить. Но ведь Володя убит не "понарошку", а всерьез. Это же не игра. А если всерьез, то что мог сделать Костик?

 Ну как он мог отомстить не игрушечным, не из снега слепленным или нарисованным, а настоящим фашистам? Бомбу придумать не удалось, а больше он ничего не умел. И знакомое ощущение острой беспомощности опять кольнуло его. Володя, пока мог, тушил зажигалки. Борька ящики для мин сколачивал, пока гвозди были... Пока были... Гвозди! Их сейчас нет, и мина, которая должна взорвать фашистский танк, взорвет его.

 А Протасов свежими, новенькими гвоздями прибивает к своим дровам фанеру. Сколько надо гвоздей, чтобы сколотить корпус для мины? Хотя бы один. Может быть, именно эта мина попадет под гусеницу "тигра" или "фердинанда", и стальное чудовище заполыхает оранжевым огнем, бессильно уронит длинный орудийный ствол... Протасов поймал Костика, когда он вытаскивал плоскогубцами двадцать седьмой гвоздь. Костик почувствовал, как тяжелая рука ухватила его воротник, и сжал в правой руке плоскогубцы, а в левой - добычу. - Змееныш... - с придыханием сказал Протасов, и лицо у него было даже не красное, а сиреневое. - Я все знаю, я давно вижу... Я в милицию... Он потянул воротник, но Костяк рванулся с такой яростной силой, что пальтишко затрещало, а Протасов качнулся и не выдержал, отпустил. Костик упал, но тут же вскочил, оттолкнувшись от мокрой земли сжатыми кулаками. Затем отступил на два шага, потому что Протасов опять потянулся к нему. Глядя в его лиловую рожу, Костик сказал: - Тыловая крыса. - У-у-у! -тонко закричал Протасов и почему-то замахал руками. Костик побежал. Протасов кинулся следом, но сразу отстал. Костик обернулся, бросил в него плоскогубцами и выскочил со двора на улицу...

 Он бежал по теплой и тихой вечерней улице, и прохожие удивленно оглядывались на него. Он бежал, сдерживая закипающие слезы. Бежал, как бегут в атаку, когда самое главное - бить врага наповал. Он бежал и видел перед собой немецкий танк, охваченный ревущим пламенем. И никакие силы не заставили бы его разжать ладонь и отдать гвозди.