Вечером, когда усталый от ходьбы Солнышкин прилёг отдохнуть на своём втором этаже, в каюту ворвался Перчиков. — Дрыхнешь и ничего не знаешь? — А что? — вскочил Солнышкин. — Как «что»? Идём в Антарктиду! 

Солнышкин так подскочил, что врезался головой в потолок, но даже не обратил на это внимания. — Не может быть! — Может! — крикнул Перчиков. — Всё может быть, Солнышкин. Мы везём продукты полярникам! И друзья бросились обнимать друг друга: — Да здравствует Антарктида! — крикнул Перчиков. — Да здравствуют айсберги! — Да здравствуют пингвины! — ещё громче заорал Солнышкин и с маху сделал стойку на руках. 

С этого часа дни помчались наперегонки, как дельфины. Все бегали, суетились, к пароходу подлетали грузовики. В трюмы вносили ящики с консервами и компотом, мешки с сахаром и мукой, сгущённое молоко и шоколад, сухари и галеты. Солнышкин торопился со всеми, сам себе командовал и сам всё исполнял. Он купил карту, чтобы отмечать маршрут судна, смастерил клетку, в которой решил привезти на Большую землю настоящего королевского пингвина. 

По ночам он часто вскакивал с постели и, выглянув в иллюминатор, вздыхал: ему снились айсберги! И он совсем не замечал, как к нему исподтишка подкрадывалась беда. Наступил день отплытия. Пароход «Даёшь!» торжественно вывели на рейд. Солнышкин стоял на вахте у трапа и всматривался в берег. Там махали платочками женщины, инспекторы носились с бумагами, а Моряков получал на берегу последние документы и особо важные распоряжения. 

Он должен был подойти к судну на катере, и Солнышкин привязывал к борту красивый капитанский штормтрап. Он завязал его уже на один узел, как вдруг за спиной раздался знакомый возглас: — О, привет Солнышкину! Солнышкин оставил трап и оглянулся. С другой стороны, прямо через борт перебрасывая длинные ноги, с маленького буксирного катера кто-то перелезал на «Даёшь!». Нос человека медленно вращался, принюхиваясь к запахам, а глаза уже нашаривали дверь камбуза. И хотя лицо и руки человека были чернее сажи, Солнышкин сразу узнал Ваську-бича. Он вспомнил первую встречу, путешествие по городу и с улыбкой спросил: — Ну, как компот? — Ах, Солнышкин! — торжественно сказал Васька. — Я ведь работаю. Работаю, Солнышкин.

 В жизни, кажется, есть кое-что поважнее компота… В это время с катера закричали: — Васька! Васька! Он кивнул чумазой головой и заторопился: — Видишь, без Васьки никуда! Лошадиных сил у мотора не хватает. — Он перекинул ногу через борт и улыбнулся: — Будь здоров, Солнышкин! Нас ждут великие дела! Солнышкин протянул ему свою руку, и вдруг Васька оцепенел: на руке у Солнышкина сверкнул удивительный старинный компас. — Вот это штучка! — сказала Васька. — Продай! — Не могу, — ответил Солнышкин. — Меняю на тельнягу и ботинки. — Не могу, — сказал Солнышкин. — Не нужны мне тельняшки и ботинки. Компас-то особенный… — А что? — спросил Васька. — Да так… Говорят, если правильно живёшь, на север показывает, плохо — вертится из стороны в сторону. Солнышкин разговорился, а именно в этот момент Моряков возвращался с берега на судно. Он был человек верного слова и держал в руке десять порций сливочного мороженого, которыми обещал премировать Солнышкина. — Отличный, настоящий матрос! — повторял он. 

И как только катер подвалил к борту «Даёшь!», Моряков прыжком повис на штормтрапе и стал подниматься вверх. Фьюить! — свистнуло вверху. Фьюить! — свистнуло второй раз. — Стойте! — крикнул Солнышкин, но трап уже дёрнулся, узел развязался, и Моряков вместе с десятью порциями мороженого бултыхнулся вниз.

 Он тут же вынырнул, но короткая балясина — деревянная ступенька — стукнула его по лбу. Он вынырнул второй раз, но вторая ступенька больно шлёпнула его снова. Солнышкин с ужасом смотрел, как десять раз выныривал Моряков и Десять раз ступеньки шлёпали его по одному и тому же месту. Наконец трап свалился совсем, и на поверхности рядом с ним закачалась капитанская фуражка. — Спасайте! — завопил Солнышкин. — Человек за бортом! — закричали на катере и бросились на помощь. Моряков, вынырнув, приоткрыл один глаз, высунул из воды крепкую руку, ухватился за конец каната и в минуту оказался на палубе. 

С него ручьями стекала вода, на лбу вырастала громадная шишка. Потирая лоб, он бросился в каюту. «Всё! — подумал Солнышкин. Он побледнел, и его рыжий чубчик стал бледным, как лёд в Антарктиде. Он закрыл рукой лицо. — Вот тебе и Антарктида! Вот тебе и пингвины! Неужели всё кончилось?»