Солнышкин просунул в дверь голову. На койке сидела тоненькая буфетчица Марина и быстрыми спицами вязала цветную варежку. 

Солнышкин прибавил баску и спросил:
— Можно?
— Можно, — ответила Марина и кивнула круглой, как кокосовый орех, причёской.
Солнышкин прошёл за Таей в каюту. Руки он спрятал за спину.
— В чём дело, Солнышкин? — удивилась Марина и подняла большие зелёные глаза.
Солнышкин покраснел, не зная, что ответить.
— А это он мне помогал убирать, — усмехнулась Тая. Она протянула Солнышкину кусок мыла и открыла кран с горячей водой.
Солнышкин мыл руки, а Тая тихо вздыхала:
— Вояка ты, вояка! 

И зачем с ним связываться, шума не оберёшься! Лучше его не трогать!
— Лучше не трогать, — подтвердила Марина, словно всё поняла, и опять склонилась над клубком.
— Как это — не трогать?
— Так, — вздохнула Марина, — а то он ведь жизни не даст!
— Вот и не даст, если будете молчать! — воскликнул Солнышкин.
— Ну ладно, — вздохнула Тая. — Ладно… Надо пойти вымыть палубу. — И глаза её смотрели тихо и устало.
— Не надо, — сказал Солнышкин. — Спокойной ночи! — И он решительно шагнул за дверь. 

Кругом была тишина. Спокойно светили лампы. Внизу по-паровозному ухала машина. Все спали. Только радист Перчиков не снимал наушников в радиорубке. Перчиков никому не говорил, что мечтает стать космонавтом и поплавать по марсианским морям, и каждый день п осле работы он сидел и вслушивался в доносившиеся сигналы спутников.

 И сейчас он слышал их быстрый писк. За иллюминатором в темноте горели звезды, вокруг простирался чёрный океан, и Перчиков чувствовал себя почти на борту космического корабля. А внизу, в коридоре, его друг Солнышкин крепко сжимал швабру и натирал палубу. 

Ему было немного грустно. И потому, что из-за него обидели Таю, и потому, что где-то грустит его бабушка. И он тёр палубу так, как будто помогал им обеим.
И странно: чем сильнее двигал он руками, тем точнее стрелка компаса показывала на север.