Вернувшись домой из Страны Прозрачных Вод, Носишка никак не могла успокоиться. Каждую ночь видела она во сне Принца Серебряную Рыбку, доктора Улитку, донну Паучиху и других своих новых друзей. 

Она их все время вспоминала, и Эмилия тоже. Кукла говорила уже совсем хорошо, но более упрямого существа свет не создавал. Ни разу не сказала она «доктор Улитка», а все: «доктор Утка», или уж в крайнем случае «доктор Утятка».
Носишка смеялась: «Ну кто справится с этой сумасшедшей!»
Донна Бента тоже привязалась к кукле: выходки Эмилии, ее нелепые и всегда неожиданные «идеи» очень развлекали старушку.

 По вечерам она брала Эмилию на руки и рассказывала ей сказки и разные истории. О, никто так не любил слушать истории, как упрямая маленькая кукла! Целый день она клянчила: «Расскажите мне историю про этот шкаф!» Или: «Какая это птичка кричит?… Ах, кукушка… Расскажите мне историю про кукушку!»

 Когда она узнала, что к ним на все лето приезжает Педриньо, внук донны Бенты, то стала тотчас же просить, чтобы ей рассказали его историю.
— Но у Педриньо нет еще никакой истории, — отвечала донна Бента смеясь, — это мальчик десяти лет, он никуда не выезжал из дому, кроме как сюда, к нам, и поэтому еще ничего особенного не сделал и ничего особенного не видал. Какая же у него история?
— Миленький ответ! — возмутилась Эмилия. — А вон та книжка в красной обложке, которая у вас на полке лежит, тоже никуда из дому не выезжала, но в ней ведь больше десяти историй!
Донна Бента повернулась к тетушке Настасий:
— Эта Эмилия говорит столько глупостей, что голова кругом идет!
— Это потому, что она из тряпок, сеньора, — объяснила тетушка Настасия, — и из простой такой материи, бумажной

. Если б я знала, что она станет говорить, я б ее лучше из шелка сшила или хоть из того шерстяного лоскутка, что остался от вашего платья, знаете?
Донна Бента посмотрела на тетушку Настасию в задумчивости, находя, что это объяснение слегка смахивает на «идеи» Эмилии…
В эту минуту показалась Носишка с письмом в руке.
— Письмо от тети Тоники, бабушка! — сказала она. — Наверно, пишет, в какой день Педриньо приедет. 

Донна Бента вскрыла конверт и прочла письмо: Педриньо должен был приехать через неделю.
— Еще целая неделя? — огорчилась Носишка. — Как долго! А мне так хочется рассказать ему про Страну Прозрачных Вод!…
— Что это еще за страна? Ты мне ни о чем таком не говорила, -удивилась донна Бента.
— Не говорила и не скажу, потому что вы все равно не поверите. Ах, бабушка, что за страна! Сколько там чудес! А коралловый дворец — да такой можно только во сне увидеть!… Нет, нет, вы с тетушкой Настасией все равно не поверите.

 Вот Педриньо поверит, я знаю. Когда он приедет, я ему все расскажу, все, все…
Донна Бента действительно никогда не верила чудесным историям Носишки. Она всегда смеялась: «Это она во сне видела!» 

Но, с тех пор как Эмилия научилась говорить, донна Бента стала задумываться и както раз сказала своему другу, тетушке Настасии:
— Это такое чудо, Настасия, просто не знаю, что и думать: мне начинает казаться, что и другие Носишкины истории — не только сны.
— И я так считаю, сеньора, — отозвалась добрая негритянка. — Я тоже раньше-то не особо верила, а теперь так просто диву даюсь. Ну где ж это видно, чтоб куколка, которую я сама, вот этими руками, сшила из тряпок, -и вдруг разговоры разговаривать!… Как человек!… 

Не знаю, не знаю, сеньора, или мы стареем, или пришел конец света!…
И старушки смотрели друг на друга, укоризненно качая головами.
Носишка ужасно не любила ждать: приедет, не приедет, когда приедет… Терпенье лопается… У нее, наверно, совсем бы испортилось настроение, если бы к этому времени не поспели жабутикабы.

 Ах, какие они вкусные! В саду у донны Бенты росло три деревца, но хватило бы и одного, чтобы все в доме не только насытились, но и объелись. На этой неделе плоды на деревцах уже поспели, и Носишка, осмотрев опытным глазом ветки, нашла, что каждая жабутикаба теперь «как раз» и пора начинать есть. И она стала проводить целые дни на ветках, как обезьянка. Выбирала самую спелую жабутикабу, клала в рот, -крак! — прокусывала, — с-с-с! — высасывала сок и — трах! -кидала кожуру вниз, на землю.
Но кожура недолго оставалась лежать на земле… Под деревом бессменно дежурил второй потребитель жабутикаб. 

Это был маленький, плотный и очень прожорливый поросенок, которого в доме прозвали «Рабико», что значит «бесхвостый» или «короткохвостый», потому что хвостик у него был хоть и крючком, но уж очень коротенький. Как только Рабико увидит, что Носишка уже взобралась на дерево, он сразу же прибежит и встанет внизу, ожидая, когда на него посыплется кожура.

 Каждый раз, когда сверху раздавалось «крак!» и «трах!», снизу сразу же отзывалось: «хруп!» — и Рабико начинал с чавканьем жевать кожуру. Так что дерево с утра до вечера оглашалось этой музыкой: «крак, с-с-с-с, трах, хруп; крак, с-с-с-с, трах, хруп…» 

Но в конце концов жабутикабы кончились… Только то тут, то там, на самых высоких ветках, оставались еще два-три плода, но почти все попорченные осами.
Рабико — хру, хру, хру! — иногда появлялся еще под деревом по привычке. Постоит немного, очень серьезный, мрачный даже, подождет: вдруг еще какая-нибудь кожура… Но нет, сверху больше ничего не падало, и Рабико удалялся, повесив голову: хру-у, хру-у, хруу-у…

 Носишка тоже еще иногда приходила с толстой палкой и, подняв и палку и нос кверху, старалась «выудить» что-нибудь…
— Хватит, девочка! — крикнула как-то раз тетушка Настасия, наблюдавшая эту картину с речки, где полоскала белье. — Целую неделю на дереве просидела, все равно что обезьян лесной!

 Поди-ка помоги мне белье развесить, оно лучше будет!
Носишка бросила палку прямо на поросенка, сказавшего с упреком: «хру!», и, сунув Эмилию вниз головой в карман передника, побежала на речку. Жабутикабы и правда кончились, и опять началось ожидание: приедет, не приедет, когда приедет?