Когда Митька и Лёшка посвятили в свой план всех остальных, наступила какая-то странная, громкая тишина. Громкая потому, что каждому слышно было, как бухает его сердце.

Всё опальное звено плюс Колька-Николенька стояло в дальнем углу школьного сада, под тем самым тополем, где недавно ещё Мишка тренировался на акробата, и молча таращились друг на друга.

И глаза у всех горели фиолетовым огнём, а у Мишки рыжим.— А если родители узнают? — шепчет Колька.— А как? — говорит Лёшка.— А потом? Потом-то узнают? Со мной мама не знаю даже, что сделает, — шепчет Колька.— Потом пусть! 

Потом можно чего хочешь вытерпеть! — говорит Митька. — Главное, понимаешь, чтобы сейчас не узнали.— Ох и здорово! — шёпотом кричит Нина Королёва.— Вот это да! Блеск! — криком орёт Мишка.— Ой, мальчики… — говорит Вика Дробот и, как обычно, начинает капать слезами.— Что такое? Ты чего это? — спрашивает Лёшка.— Ой, мальчики… 

А я уже всё папе рассказала, — плачет Вика, — он обещал в школу пойти, попросить…— Эх ты! — кричит Мишка. — Опять всё из-за тебя срывается!Но тут Вика в голос! Лёшка нахмурился, что-то про себя прикинул, рубанул рукой воздух.— Тихо! — говорит. — И ты, Дробот, не реви! Тут что главное? Быстрота и натиск тут главное! 

А ну пошли к твоему отцу!— Зачем? — спрашивает Вика сквозь слёзы.— Затем. Надо его задержать, чтобы не ходил в школу. Нас всё равно простить невозможно. Только план провалится. Мы придём и скажем, что нас простили и берут в поход.— Нет, — говорит Вика, — так я не могу. Это будет враньё.Лёшка задумался.

 И все задумались. А потом Мишка говорит:— Правильно — это будет враньё. Только это будет враньё не на всю жизнь, а на один день. Потому что, — говорит, — завтра утром, перед тем как из дому уйти, ты своему папе оставишь на видном месте записку. 

И там всё расскажешь. Мы тоже подпишемся. И тогда уже вранья не будет, а будет правда.— Ух ты, — говорят все с облегчением. — Во Мишка! Во голова!Все засмеялись будто бы радостно, все задвигались, но как-то не слишком весело, а суетливо, потому что в душе каждый был не очень-то уверен, что из вранья так просто сделать правду.

Но так уж хотелось в поход, таким он был долгожданным — целый год о нём мечтали, что каждый немножечко поборолся сам с собой и укоры совести победил. Или сделал вид, что победил. Для самого себя.Викин папа распахнул дверь, пропустил ребят в комнату и заулыбался. В руках он держал кисть, а штаны его были перепачканы краской — Викин папа работал.— Ага! 

Явились, малолетние преступники! — говорит. — Ну ладно уж, можете плясать, потому что я…— Не надо! Уже не надо никуда ходить! Нас и так простили и берут в поход! Ладно уж, говорят, только чтоб в последний раз обливать прохожих, — перебивает его Лёшка до того неправдивым голосом, что самому ему и всем остальным стало противно.

Викин папа удивлённо вскинул брови и уставился на Лёшку. Потом по очереди поглядел в глаза каждому. И каждый не выдержал, опустил голову.— Вот оно что, — каким-то странным голосом говорит Викин папа. — Вот оно, выходит, какие дела!

 Амнистия вам, значит, вышла, прощение то есть…— Ага, прощение, — говорит Лёшка и делается такого же цвета, как собственный галстук на шее, а глядя на Лёшку, краснеют и все остальные.— Да-а, — тянет Викин папа, — не знал я, что вы такие…— Какие? — спрашивает Митька, и сердце у него обмирает.— Такие… невиновные теперь люди, — усмехается Викин папа и поворачивается к ребятам спиной. — Ну что ж, — говорит он не оглядываясь, — счастливого вам пути. Идите, гуляйте пока, мне работать надо.И ребята тихонько, на цыпочках вышли. И как-то неловко им было глядеть друг на друга.Сбор для всего отряда был назначен у подъезда школы в восемь часов. «Светлячки» плюс Колька пришли в половине восьмого.

 Только не к подъезду, а под арку дома, что напротив школы. Одеты они были по-походному, с рюкзаками за спиной. Правда, вид у них был совсем непраздничный — лица хмурые, невыспавшиеся какие-то.— Записку оставила? — спрашивает Мишка Хитров.— Оставила, — отвечает Вика.— Ну вот что, — деловито говорит Лёшка, — нам нужен связной. Без связного мы пропадём. Он нас должен со всем отрядом незаметно связывать, чтоб никто не догадался. Кто в нашем классе самый хитрый?— Ясно кто, — говорит Мишка, — Лисогонов, ух какой хитрющий.— Правильно! А в нашем звене самая незаметная Нина Королёва.

 Вот и надо, чтоб она с Лисогоновым связалась и всё ему объяснила.— Это почему же я самая незаметная, — обижается вдруг Нина, — моя мама говорит, что у меня глаза, как фонарики!— В темноте, что ли, светятся? — деловито спрашивает Лёшка. — Так это не как фонарики, а как у кошки.— Дурак! — говорит Нина. — Не буду я связной, раз незаметная.— Чудачка, — объясняет Лёшка, — а кто же будет? Митьке нельзя — он Лисогонова вареньем обкормил и фельетон на него написал. У Вики, гляди, свитер какой полосатый, в глазах рябит.

 А у Мишки на голове будто костёр разложили. Они же заметные очень, поняла?— А ты?— Я?! — возмущается Лёшка. — Звеньевой я или не звеньевой? А командир командовать должен.— Всё равно ты самая красивая, — выпаливает вдруг Митька, и сам пугается своих слов, и пятится, и прячется за Мишкину спину.Нина вдруг заулыбалась во весь рот, тряхнула головой так, что волосы разлетелись, и говорит:— Ладно! Я согласна! Я пойду! Сейчас же!— Сейчас ещё рано, — говорит Лёшка и важно отдёргивает рукав свитера, будто у него там часы.Ох и обрадовался же Лисогонов, когда узнал об оказанном ему доверии!То есть это он сперва обрадовался, а потом так расстроился, что даже слёзы на глазах выступили.— Эх, — говорит, — живут же люди! Таинственной жизнью. 

А я тут иди со всеми, как баран, безо всякой загадочности!— Зато ты будто бы лазутчик, будто бы связной, как у партизан, — утешает его Вика.Тут Лисогонов снова обрадовался и напустил на себя такой таинственный вид, какой ему полагалось по новому званию.

Сперва всё шло как по маслу. Только Таисия Петровна вела себя странно. Она задержала выступление отряда на целых двадцать минут и всё время нервно поглядывала на часы. Потом вздохнула тяжело и сказала:— Обиделись, наверное.

 Ну что ж, ребята, двинулись в путь!А кто обиделся и на кого, Лисогонов и все остальные так и не поняли. И весь отряд зашагал к станции метро «Площадь Восстания».А вслед за отрядом, осторожно лавируя среди прохожих, на некотором расстоянии кралось наказанное звено «Светлячков».Отряд в метро — и звено в метро. Отряд на Финляндский вокзал — и звено за ним. Отряд в электричку — и звено в электричку, только в другой вагон. 

А перед этим подбежал таинственный Лисогонов и загадочно сообщил, что билеты надо брать до станции Зеленогорск.Всё шло хорошо. Только когда ещё спускались по эскалатору, Кольке показалось вдруг, что далеко позади мелькнула долговязая фигура Викиного отца.Он тут же сказал об этом, все с испугом оглянулись — никого нет, стоят стеной незнакомые люди.— Эх ты, — говорит Лёшка, — что ж он, под эскалатор провалился?— Значит, ошибся, — с недоумением пожимает плечами Колька.— Паника на корабле, — говорит Митька.Все засмеялись, одна Вика притихла и всё оглядывалась — уж она-то своего отца знала получше других — как-никак десять лет знакомы.Но и она ничего подозрительного не заметила.

Когда электричка тронулась, через каждые несколько минут стал появляться взволнованный Лисогонов и шёпотом сообщать новости, «держать в курсе», как он говорил. Но никаких особых новостей не было, потому что всю дорогу отряд распевал песни.Лисогонов сообщил: пионервожатая не смогла поехать, потому что в этот день выходила замуж. И это была единственная стоящая новость. Раньше все думали, что из-за болезни не поехала.

Бегал Лисогонов, бегал и чуть не добегался до беды.Его Таисия Петровна хватилась. Зная беспокойный лисогоновский характер, кинулась по вагонам искать.Еле-еле успели присесть, спрятаться за высокие спинки сидений.Таисия Петровна осмотрела близорукими глазами вагон, никого не увидела и пошла по проходу.Тут, правда, у Лисогонова хватило ума вскочить и броситься ей навстречу.Он заработал выволочку и больше не появлялся.

Самое неприятное началось на станции Зеленогорск.Вышли из электрички, благополучно прошли подземным переходом под платформами к автобусным остановкам. И тут выяснилось, что к озеру Красавица, куда направлялся отряд, ходит только один автобус № 415 и ходит редко.Только Мишка успел это разузнать — подходит этот самый автобус и туда с шумом и гамом начинает садиться весь отряд.Что делать? Ждать следующего?

 А если потом не найти будет ребят на этой самой Красавице, на которой никто из звена не был? А если заблудятся? А если…— А чего это мы должны бояться, — говорит решительно Лёшка, — они сами по себе, мы сами по себе. Автобус общий. Айда, ребята!— С какой стати бояться! — кричит Митька.— Общий автобус! — говорит Колька.— Побежали! А то он сейчас тронется! — кричат Мишка, Нина и Вика.Ввалились в автобус и тотчас же наткнулись на Таисию Петровну. Она торопливо пересчитывала ребят — не остался ли кто.

И вдруг — нате вам! Является наша отверженная пятёрка с Колькой в придачу. Таисия Петровна просто остолбенела, а потом вскрикнула что-то непонятное и давай тискать ребят, и смеяться, и целовать, и слёзы у неё на глазах выступили.— Милые мои, — говорит, — хорошие! Как же вы здесь оказались совсем одни? А я думала, вы обиделись и потому не пришли!— Как же мы могли прийти, если нас не взяли в поход, — резонно отвечает ей Митька.— Как это не взяли? — удивляется Таисия Петровна и смотрит на Вику. — Вас же простили! 

Я ведь с твоим папой вчера разговаривала, Вика! Всё ему сказала! Как же он мог промолчать?!Тут пришла пора ошалеть от изумления нашим ребятам.— Постойте, постойте, — говорит Митька, — теперь мне понятно, почему он на нас так странно глядел и разговаривал таким необычным тоном голоса! Он же всё знал! Знал, что мы ему врём!И тут все поглядели на Мишку Хитрова, который придумал, как легко из вранья делать правду. Тот попятился.— Вы чего? Чего это вы? — говорит. — Я один виноват? Да?— Бросьте вы ссориться, ребята, — говорит Таисия Петровна, сразу почуяв неладное, — главное, мы опять все вместе, весь наш класс, и ещё главное — никто не потерялся.И тут автобус тронулся, и все прилипли к окнам.Ах что за чудо было это озеро Красавица!

 Вот уж кому не зря было дано такое имя.Огромное, спокойное, в крутых песчаных берегах, поросших высоченными корабельными соснами — из любой хоть сейчас делай мачту.А в воде те же сосны, только вниз головой. 

И получается, будто два леса — один в небо тянется, другой ныряет в озеро.А вокруг смолой пахнет и свежей водой, а под ногами толстый слой рыжих скользких иголок.Место для стоянки выбрали прекрасное — на большой поляне, рядом с крутым спуском к воде. 

Обрыв был из мельчайшего жёлтого песочка. Хочешь — кувыркайся вниз, хочешь — беги гигантскими шагами, увязая в рыхлом, мягком песке чуть не до колен.Естественно, каждый тут же испробовал способ, который ему по душе.

Даже Таисия Петровна не удержалась — прыжками спустилась к озеру, зачерпнула лесной воды в ладони, умылась и засмеялась от радости. Купаться было ещё нельзя — вода была холодная, и потому все занялись самым серьёзным делом — стали ставить палатки.Тот, кто никогда не ставил, думает — легко. Митька и сам сперва так думал, пока не попробовал.

Их звену плюс Кольке досталась большая палатка — на четверых взрослых, и прежде чем её поставили, пришлось здорово попотеть. 

Часа два, наверное, ставили и потели. Чуть все не переругались.— Ты куда тянешь эту верёвку, — кричит Колька, который неожиданно опять вдруг превратился в Николеньку и стал командовать, стоя в стороне, — тяни в другую сторону! 

Да раздёргивайте, раздёргивайте! — кричит. — Эх вы, неумейки!Наконец Митька не выдержал.— Ты вот что, Николенька, — говорит он нехорошим голосом, — иди-ка сюда, я сяду верхом на твои могучие от гантелей плечи и привяжу верёвку повыше к этой сосне.

Колька как услыхал, что его назвали Николенькой, сразу присмирел и покорно выполнил Митькину просьбу. А Лёшка уселся на Мишку — тот был повыше.