Жили-были старик да старуха. У старика со старухою было три дочери. Старшую дочь
старуха не любила (она была ей падчерица), почасту ее журила, рано будила и всю
работу на нее свалила. Девушка скотину поила-кормила, дрова и водицу в избу
носила, печку топила, обряды[[1 - Уборы, женские платья (Опыт обл. великор.
словаря).]] творила, избу мела и все убирала еще до' свету; но старуха и тут
была недовольна и на Марфушу ворчала: "Экая ленивица, экая неряха! И голик-то не
у места, и не так-то стоит, и сорно-то в избе". Девушка молчала и плакала; она
всячески старалась мачехе уноровить[[2 - Приноровиться, прийтись по нраву.]] и
дочерям ее услужить; но сестры, глядя на мать, Марфушу во всем обижали, с нею
вздорили[[3 - Ссорились.]] и плакать заставляли: то им и любо было! Сами они
поздно вставали, приготовленной водицей умывались, чистым полотенцем утирались и
за работу садились, когда пообедают. Вот наши девицы росли да росли, стали
большими и сделались невестами. Скоро сказка сказывается, не скоро дело
делается. Старику жалко было старшей дочери; он любил ее за то, что была
послушляная[[4 - Послушная.]] да работящая, никогда не упрямилась, что заставят,
то и делала, и ни в чем слова не перекорила[[5 - Не поперечила.]]; да не знал
старик, чем пособить горю. Сам был хил, старуха ворчунья, а дочки ее ленивицы и
упрямицы.
Вот наши старики стали думу думать: старик - как бы дочерей пристроить, а
старуха - как бы старшую с рук сбыть. Однажды старуха и говорит старику: "Ну,
старик, отдадим Марфушу замуж". - "Ладно", - сказал старик и побрел себе на
печь; а старуха вслед ему: "Завтра встань, старик, ты пораньше, запряги кобылу в
дровни и поезжай с Марфуткой; а ты, Марфутка, собери свое добро в коробейку да
накинь белую исподку[[6 - Чистую рубаху.]]: завтра поедешь в гости!" Добрая
Марфуша рада была такому счастью, что увезут ее в гости, и сладко спала всю
ночку; поутру рано встала, умылась, богу помолилась, все собрала, чередом
уложила, сама нарядилась, и была девка - хоть куды невеста! А дело-то было
зимою, и на дворе стоял трескучий мороз.
Старик наутро, ни свет ни заря, запряг кобылу в дровни, подвел ко крыльцу; сам
пришел в избу, сел на коник и сказал: "Ну, я все изладил!" - "Садитесь за стол
да жрите!" - сказала старуха. Старик сел за стол и дочь с собой посадил;
хлебница[[7 - Круглая коробка, лукошко с крышкой для держания хлеба.]] была на
столе, он вынул челпан[[8 - Непочатый каравай хлеба, пирог без начинки.]] и
нарушал[[9 - Нарезал.]] хлеба и себе и дочери. А старуха меж тем подала в блюде
старых щей и сказала: "Ну, голубка, ешь да убирайся, я вдоволь на тебя
нагляделась! Старик, увези Марфутку к жениху; да мотри, старый хрыч, поезжай
прямой дорогой, а там сверни с дороги-то направо, на бор, - знаешь, прямо к той
большой сосне, что на пригорке стоит, и тут отдай Марфутку за Морозка". Старик
вытаращил глаза, разинул рот и перестал хлебать, а девка завыла. "Ну, что тут
нюни-то распустила! Ведь жених-то красавец и богач! Мотри-ка, сколько у него
добра: все елки, мянды[[10 - Верхние слои сосны.]] и березы в пуху; житье-то
завидное, да и сам он богатырь!"
Старик молча уклал пожитки, велел дочери накинуть шубняк[[11 - Крестьянская
баранья шуба.]] и пустился в дорогу. Долго ли ехал, скоро ли приехал - не ведаю:
скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Наконец доехал до бору,
своротил с дороги и пустился прямо снегом по насту; забравшись в глушь,
остановился и велел дочери слезать, сам поставил под огромной сосной коробейку и
сказал: "Сиди и жди жениха, да мотри - принимай ласковее". А после заворотил
лошадь - и домой.
Девушка сидит да дрожит; озноб ее пробрал. Хотела она выть, да сил на было: одни
зубы только постукивают. Вдруг слышит: невдалеке Морозко на елке потрескивает, с
елки на елку поскакивает да пощелкивает. Очутился он и на той сосне, под коёй
де'вица сидит, и сверху ей говорит: "Тепло ли те, де'вица?" - "Тепло, тепло,
батюшко-Морозушко!" Морозко стал ниже спускаться, больше потрескивать и
пощелкивать. Мороз спросил де'вицу: "Тепло ли те, де'вица? Тепло ли те,
красная?" Де'вица чуть дух переводит, но еще говорит: "Тепло, Морозушко! Тепло,
батюшко!" Мороз пуще затрещал и сильнее защелка'л и де'вице сказал: "Тепло ли
те, де'вица? Тепло ли те, красная? Тепло ли те, лапушка?" Де'вица окостеневала и
чуть слышно сказала: "Ой, тепло, голубчик Морозушко!" Тут Морозко сжалился,
окутал де'вицу шубами и отогрел одеялами.
Старуха наутро мужу говорит: "Поезжай, старый хрыч, да буди молодых!" Старик
запряг лошадь и поехал. Подъехавши к дочери, он нашел ее живую, на ней шубу
хорошую, фату дорогую и короб с богатыми подарками. Не говоря ни слова, старик
сложил все на' воз, сел с дочерью и поехал домой. Приехали домой, и де'вица бух
в ноги мачехе. Старуха изумилась, как увидела девку живую, новую шубу и короб
белья. "Э, сука, не обманешь меня".
Вот спустя немного старуха говорит старику: "Увези-ка и моих-то дочерей к
жениху; он их еще не так одарит!" Не скоро дело делается, скоро сказка
сказывается. Вот поутру рано старуха деток своих накормила и как следует под
венец нарядила и в путь отпустила. Старик тем же путем оставил девок под сосною.
Наши де'вицы сидят да посмеиваются: "Что это у матушки выдумано - вдруг обеих
замуж отдавать? Разве в нашей деревне нет и ребят! Неровен черт приедет, и не
знаешь какой!"
Девушки были в шубняках, а тут им стало зябко. "Что, Параха? Меня мороз по коже
подирает. Ну, как суженый-ряженый не приедет, так мы здесь околеем[[12 -
Замерзнем.]]". - "Полно, Машка, врать! Коли рано женихи собираются; а теперь
есть ли и обед[[13 - Обеденная пора, полдень.]] на дворе". - "А что, Параха,
коли приедет один, кого он возьмет?" - "Не тебя ли, дурище?" - "Да, мотри,
тебя!" - "Конечно, меня". - "Тебя! Полное' тебе цыганить[[14 - Насмехаться.]] да
врать!" Морозко у девушек руки ознобил, и наши де'вицы сунули руки в пазухи да
опять за то же. "Ой ты, заспанная рожа, нехорошая тресся[[15 - Ругательное
слово, прилагаемое людям сварливым и вздорным: трясся - лихорадка.]], поганое
рыло! Прясть ты не умеешь, а перебирать и вовсе не смыслишь". - "Ох ты,
хвастунья! А ты что знаешь? Только по беседкам ходить да облизываться.
Посмотрим, кого скорее возьмет!" Так де'вицы растабаривали и не в шутку озябли;
вдруг они в один голос сказали: "Да кой хранци[[16 - Бранное выражение (см. Опыт
обл. великорусск. словаря).]]! Что долго нейдет? Вишь ты, посинела!"
Вот вдалеке Морозко начал потрескивать и с елки на елку поскакивать да
пощелкивать. Де'вицам послышалось, что кто-то едет. "Чу, Параха, уж едет, да и с
колокольцом". - "Поди прочь, сука! Я не слышу, меня мороз обдирает". - "А еще
замуж нарохтишься[[17 - Собираешься, хочешь (Ред.).]]!" И начали пальцы
отдувать. Морозко все ближе да ближе; наконец очутился на сосне, над де'вицами.
Он де'вицам говорит: "Тепло ли вам, де'вицы? Тепло ли вам, красные? Тепло ли,
мои голубушки?" - "Ой, Морозко, больно студёно! Мы замерзли, ждем суженого, а
он, окаянный, сгинул". Морозко стал ниже спускаться, пуще потрескивать и чаще
пощелкивать. "Тепло ли вам, девицы? Тепло ли вам, красные?" - "Поди ты к черту!
Разве слеп, вишь, у нас руки и ноги отмерзли". Морозко еще ниже спустился,
сильно приударил и сказал: "Тепло ли вам, девицы?" - "Убирайся ко всем чертям в
омут, сгинь, окаянный!" - и девушки окостенели.
Наутро старуха мужу говорит: "Запряги-ка ты, старик, пошевёнки; положи охабочку
сенца да возьми шубное опахало[[18 - Покрывало, одеяло (сличи глагол:
запахиваться, запахнуть).]]. Чай девки-то приозябли; на дворе-то страшный мороз!
Да мотри, ворове'й[[19 - Проворнее, скорее.]], старый хрыч!" Старик не успел и
перекусить, как был уж на дворе и на дороге. Приезжает за дочками и находит их
мертвыми. Он в пошевёнки деток свалил, опахалом закутал и рогожкой закрыл.
Старуха, увидя старика издалека, навстречу выбегала и так его вопрошала: "Что
детки?" - "В пошевнях". Старуха рогожку отвернула, опахало сняла и деток
мертвыми нашла.
Тут старуха как гроза разразилась и старика разбранила: "Что ты наделал, старый
пес? Уходил ты моих дочек, моих кровных деточек, моих ненаглядных семечек, моих
красных ягодок! Я тебя ухватом прибью, кочергой зашибу!" - "Полно, старая дрянь!
Вишь, ты на богатство польстилась, а детки твои упрямицы! Коли я виноват? Ты
сама захотела". Старуха посердилась, побранилась, да после с падчерицею
помирилась, и стали они жить да быть да добра наживать, а лиха не поминать.
Присватался сусед, свадебку сыграли, и Марфуша счастливо живет. Старик внучат
Морозком стращал и упрямиться не давал. Я на свадьбе был, мед-пиво пил, по усу
текло, да в рот не попало.
|
