Жили-были старик да старуха. У старика со старухою было три дочери. Старшую дочь старуха не любила (она была ей падчерица), почасту ее журила, рано будила и всю работу на нее свалила. Девушка скотину поила-кормила, дрова и водицу в избу носила, печку топила, обряды[[1 - Уборы, женские платья (Опыт обл. великор. словаря).]] творила, избу мела и все убирала еще до' свету; но старуха и тут была недовольна и на Марфушу ворчала: "Экая ленивица, экая неряха! И голик-то не у места, и не так-то стоит, и сорно-то в избе". Девушка молчала и плакала; она всячески старалась мачехе уноровить[[2 - Приноровиться, прийтись по нраву.]] и дочерям ее услужить; но сестры, глядя на мать, Марфушу во всем обижали, с нею вздорили[[3 - Ссорились.]] и плакать заставляли: то им и любо было! Сами они поздно вставали, приготовленной водицей умывались, чистым полотенцем утирались и за работу садились, когда пообедают. Вот наши девицы росли да росли, стали большими и сделались невестами. Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Старику жалко было старшей дочери; он любил ее за то, что была послушляная[[4 - Послушная.]] да работящая, никогда не упрямилась, что заставят, то и делала, и ни в чем слова не перекорила[[5 - Не поперечила.]]; да не знал старик, чем пособить горю. Сам был хил, старуха ворчунья, а дочки ее ленивицы и упрямицы. Вот наши старики стали думу думать: старик - как бы дочерей пристроить, а старуха - как бы старшую с рук сбыть. Однажды старуха и говорит старику: "Ну, старик, отдадим Марфушу замуж". - "Ладно", - сказал старик и побрел себе на печь; а старуха вслед ему: "Завтра встань, старик, ты пораньше, запряги кобылу в дровни и поезжай с Марфуткой; а ты, Марфутка, собери свое добро в коробейку да накинь белую исподку[[6 - Чистую рубаху.]]: завтра поедешь в гости!" Добрая Марфуша рада была такому счастью, что увезут ее в гости, и сладко спала всю ночку; поутру рано встала, умылась, богу помолилась, все собрала, чередом уложила, сама нарядилась, и была девка - хоть куды невеста! А дело-то было зимою, и на дворе стоял трескучий мороз. Старик наутро, ни свет ни заря, запряг кобылу в дровни, подвел ко крыльцу; сам пришел в избу, сел на коник и сказал: "Ну, я все изладил!" - "Садитесь за стол да жрите!" - сказала старуха. Старик сел за стол и дочь с собой посадил; хлебница[[7 - Круглая коробка, лукошко с крышкой для держания хлеба.]] была на столе, он вынул челпан[[8 - Непочатый каравай хлеба, пирог без начинки.]] и нарушал[[9 - Нарезал.]] хлеба и себе и дочери. А старуха меж тем подала в блюде старых щей и сказала: "Ну, голубка, ешь да убирайся, я вдоволь на тебя нагляделась! Старик, увези Марфутку к жениху; да мотри, старый хрыч, поезжай прямой дорогой, а там сверни с дороги-то направо, на бор, - знаешь, прямо к той большой сосне, что на пригорке стоит, и тут отдай Марфутку за Морозка". Старик вытаращил глаза, разинул рот и перестал хлебать, а девка завыла. "Ну, что тут нюни-то распустила! Ведь жених-то красавец и богач! Мотри-ка, сколько у него добра: все елки, мянды[[10 - Верхние слои сосны.]] и березы в пуху; житье-то завидное, да и сам он богатырь!" Старик молча уклал пожитки, велел дочери накинуть шубняк[[11 - Крестьянская баранья шуба.]] и пустился в дорогу. Долго ли ехал, скоро ли приехал - не ведаю: скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Наконец доехал до бору, своротил с дороги и пустился прямо снегом по насту; забравшись в глушь, остановился и велел дочери слезать, сам поставил под огромной сосной коробейку и сказал: "Сиди и жди жениха, да мотри - принимай ласковее". А после заворотил лошадь - и домой. Девушка сидит да дрожит; озноб ее пробрал. Хотела она выть, да сил на было: одни зубы только постукивают. Вдруг слышит: невдалеке Морозко на елке потрескивает, с елки на елку поскакивает да пощелкивает. Очутился он и на той сосне, под коёй де'вица сидит, и сверху ей говорит: "Тепло ли те, де'вица?" - "Тепло, тепло, батюшко-Морозушко!" Морозко стал ниже спускаться, больше потрескивать и пощелкивать. Мороз спросил де'вицу: "Тепло ли те, де'вица? Тепло ли те, красная?" Де'вица чуть дух переводит, но еще говорит: "Тепло, Морозушко! Тепло, батюшко!" Мороз пуще затрещал и сильнее защелка'л и де'вице сказал: "Тепло ли те, де'вица? Тепло ли те, красная? Тепло ли те, лапушка?" Де'вица окостеневала и чуть слышно сказала: "Ой, тепло, голубчик Морозушко!" Тут Морозко сжалился, окутал де'вицу шубами и отогрел одеялами. Старуха наутро мужу говорит: "Поезжай, старый хрыч, да буди молодых!" Старик запряг лошадь и поехал. Подъехавши к дочери, он нашел ее живую, на ней шубу хорошую, фату дорогую и короб с богатыми подарками. Не говоря ни слова, старик сложил все на' воз, сел с дочерью и поехал домой. Приехали домой, и де'вица бух в ноги мачехе. Старуха изумилась, как увидела девку живую, новую шубу и короб белья. "Э, сука, не обманешь меня". Вот спустя немного старуха говорит старику: "Увези-ка и моих-то дочерей к жениху; он их еще не так одарит!" Не скоро дело делается, скоро сказка сказывается. Вот поутру рано старуха деток своих накормила и как следует под венец нарядила и в путь отпустила. Старик тем же путем оставил девок под сосною. Наши де'вицы сидят да посмеиваются: "Что это у матушки выдумано - вдруг обеих замуж отдавать? Разве в нашей деревне нет и ребят! Неровен черт приедет, и не знаешь какой!" Девушки были в шубняках, а тут им стало зябко. "Что, Параха? Меня мороз по коже подирает. Ну, как суженый-ряженый не приедет, так мы здесь околеем[[12 - Замерзнем.]]". - "Полно, Машка, врать! Коли рано женихи собираются; а теперь есть ли и обед[[13 - Обеденная пора, полдень.]] на дворе". - "А что, Параха, коли приедет один, кого он возьмет?" - "Не тебя ли, дурище?" - "Да, мотри, тебя!" - "Конечно, меня". - "Тебя! Полное' тебе цыганить[[14 - Насмехаться.]] да врать!" Морозко у девушек руки ознобил, и наши де'вицы сунули руки в пазухи да опять за то же. "Ой ты, заспанная рожа, нехорошая тресся[[15 - Ругательное слово, прилагаемое людям сварливым и вздорным: трясся - лихорадка.]], поганое рыло! Прясть ты не умеешь, а перебирать и вовсе не смыслишь". - "Ох ты, хвастунья! А ты что знаешь? Только по беседкам ходить да облизываться. Посмотрим, кого скорее возьмет!" Так де'вицы растабаривали и не в шутку озябли; вдруг они в один голос сказали: "Да кой хранци[[16 - Бранное выражение (см. Опыт обл. великорусск. словаря).]]! Что долго нейдет? Вишь ты, посинела!" Вот вдалеке Морозко начал потрескивать и с елки на елку поскакивать да пощелкивать. Де'вицам послышалось, что кто-то едет. "Чу, Параха, уж едет, да и с колокольцом". - "Поди прочь, сука! Я не слышу, меня мороз обдирает". - "А еще замуж нарохтишься[[17 - Собираешься, хочешь (Ред.).]]!" И начали пальцы отдувать. Морозко все ближе да ближе; наконец очутился на сосне, над де'вицами. Он де'вицам говорит: "Тепло ли вам, де'вицы? Тепло ли вам, красные? Тепло ли, мои голубушки?" - "Ой, Морозко, больно студёно! Мы замерзли, ждем суженого, а он, окаянный, сгинул". Морозко стал ниже спускаться, пуще потрескивать и чаще пощелкивать. "Тепло ли вам, девицы? Тепло ли вам, красные?" - "Поди ты к черту! Разве слеп, вишь, у нас руки и ноги отмерзли". Морозко еще ниже спустился, сильно приударил и сказал: "Тепло ли вам, девицы?" - "Убирайся ко всем чертям в омут, сгинь, окаянный!" - и девушки окостенели. Наутро старуха мужу говорит: "Запряги-ка ты, старик, пошевёнки; положи охабочку сенца да возьми шубное опахало[[18 - Покрывало, одеяло (сличи глагол: запахиваться, запахнуть).]]. Чай девки-то приозябли; на дворе-то страшный мороз! Да мотри, ворове'й[[19 - Проворнее, скорее.]], старый хрыч!" Старик не успел и перекусить, как был уж на дворе и на дороге. Приезжает за дочками и находит их мертвыми. Он в пошевёнки деток свалил, опахалом закутал и рогожкой закрыл. Старуха, увидя старика издалека, навстречу выбегала и так его вопрошала: "Что детки?" - "В пошевнях". Старуха рогожку отвернула, опахало сняла и деток мертвыми нашла. Тут старуха как гроза разразилась и старика разбранила: "Что ты наделал, старый пес? Уходил ты моих дочек, моих кровных деточек, моих ненаглядных семечек, моих красных ягодок! Я тебя ухватом прибью, кочергой зашибу!" - "Полно, старая дрянь! Вишь, ты на богатство польстилась, а детки твои упрямицы! Коли я виноват? Ты сама захотела". Старуха посердилась, побранилась, да после с падчерицею помирилась, и стали они жить да быть да добра наживать, а лиха не поминать. Присватался сусед, свадебку сыграли, и Марфуша счастливо живет. Старик внучат Морозком стращал и упрямиться не давал. Я на свадьбе был, мед-пиво пил, по усу текло, да в рот не попало.
|