Но назавтра поездка к Бочкину не получилась. День оказался пасмурный, сыпался равномерный дождик. И дело тут не просто в погоде, а в том, что не найти было сухого топлива для самовара-паровоза. Папа вспомнил: – Друзья мои! Я ведь обещал послать с вами Евсею Федотычу графинные пробки! Почему бы вам не отправиться сейчас? Мама всполошилась: – В такую-то слякоть! Но папа сказал, что дети у них не грудные младенцы. Что случится из-за летнего дождика с людьми, одному из которых семь, а другому уже девятый год? – Они простудятся, – спорила мама. Тут в углу заворочалось Ыхало. Оно появилось утром, долго извинялось, что вчера проспало целый день и не навестило своих друзей, но зато сегодня обещало маме до вечера помогать по хозяйству. Сейчас Ыхало сказало: – Нынче мокровато, но не холодно. А если кто и зачихает, я растоплю баньку да так их пропарю, что любая хворь мигом вылетит. Леше с Дашей и самим интересно было найти улицу Проходную и посмотреть на собирателя пробок (хотя, конечно, пробки – это дело несерьезное). – К тому же, – вспомнил папа, – вчера я не сказал вам очень важную вещь. Оказывается, в том доме, где живет сейчас Евсей Федотыч, в давние годы жила старушка, бабушка Света, которая одно время была няней малолетнего Ореста Редькина. А Евсей Федотыч ей приходится не то двоюродным внуком, не то троюродным племянником. Леша и Даша не считали, что тут есть что-то особенное. Ну, внук так внук. Но на маму это почему-то подействовало. – Хорошо, идите. Только оденьтесь в непромокаемое. Папа дал Леше две стеклянные пробки: круглую и граненую. Леша сунул их в карманы. Потом он и Даша завернулись в полиэтиленовые накидки с капюшонами. Леша в красную, Даша в зеленую. – Наденьте резиновые сапожки, – велела мама. – Ну, прямо как в экспедицию… – проворчал Леша. В сенях, когда из открывшейся двери пахнуло дождливым воздухом, Леша вдруг подмигнул Даше и, дрыгнув ногами, сбросил сапожки в угол. – Ты тоже бросай! Будем шлепать по лужам! – Нет, – вздохнула Даша. – Это неприлично. – Что за глупости! По дождику только так и надо! – По дождику – да. Но в гости босиком – это нехорошо. – А мы не будем заходить! Отдадим на пороге пробки – и назад. Даше, конечно, тоже хотелось пошлепать по лужам. Но… – Получится, что мы обманули маму. – Ничего подобного! Мы ей потом честно признаемся!.. Не сразу, а когда станет ясно, что ничуточки не простудились. – Ох, Лешенька, не доведут до добра твои фокусы, – сказала Даша. И… тоже сбросила сапоги. На улице и правда было совсем не холодно. Сквозь мелкие лужицы босые ступни ощущали, какой теплый на тротуаре асфальт. Но встречались и глубокие лужи. Иногда по щиколотку. А один раз Леша провалился в колдобину чуть не по колено. Завизжал, захохотал, выскочил, обогнал Дашу и оглянулся. – Ой, Дашка, ты в асфальте отражаешься, как березка! – А ты… даже не знаю, как кто. Будто красный костер! – Я потом это нарисую акварелью, – решил Леша. И они зашагали дальше, очень довольные собой, лужами и дождиком, который уютно шуршал по цветному полиэтилену. Даже нахальный оранжевый «Москвич», проскочивший у самого тротуара и забрызгавший их с ног до головы, не испортил путешественникам настроения. Но все же Леша, фыркая и вытирая лицо, сказал вслед машине: – Чоки-чок, «Москвичок», съедь с дороги на бочок. И правда, через полквартала вредный апельсиновый автомобиль задним колесом скользнул в кювет, накренился и забуксовал. – Ну зачем ты так… – упрекнула Даша. – Не будет брызгаться. Думает, если маленькие, значит, не придется отвечать… Улица Проходная была в трех кварталах от дома, не заблудишься. Леша и Даша свернули за угол и скоро оказались у дома №3. Это было одноэтажное кирпичное здание с двумя крылечками. На двери правого крылечка краской было написано: «Кв. 2». И белела кнопка звонка. Леша нажал. И очень скоро дверь открылась. На пороге стоял старичок. Леша и Даша сразу поняли, что это и есть Евсей Федотыч. Старичок был в длинном джемпере, сморщенных брюках и шлепанцах. Сухонький, с седой бородкой, которая торчала вперед, как квадратная лопатка. В круглых, косо сидящих на утином носу очках. Очки сорвались, но не упали, потому что дужки их сзади соединяла цепочка. Старичок тут же подхватил и надел очки профессорским жестом. Он и правда похож был на старенького профессора. Или на часового мастера. – Здрасьте, Евсей Федотыч, – храбро сказал Леша. – Мы от нашего папы, от Евгения Павловича Пеночкина. Пробки принесли. – Весьма, весьма рад! Милости прошу… – Да нет, мы босиком, – пробормотал Леша. – И прекрасно! Вполне вас одобряю! В вашем возрасте я тоже обожал ходить босиком по лужам. Нет ничего приятнее. – Мы у вас наследим на полу, – засмущалась Даша. – Какие пустяки! – Старичок ловко ухватил брата и сестру за плечи, втянул в прихожую, сдернул с них скользкие накидки. – Вот так! Теперь прошу ко мне в кабинет. И не успели они снова заспорить, как оказались в просторной комнате с книжными полками до потолка и с камином в углу. Камин был электрический, но почти как настоящий. В его квадратном зеве прыгали отблески пламени, тлели стеклянные угли, и от них несло по ногам пушистым теплом. Евсей Федотыч подтащил к камину мягкую скамейку. – Прошу к огоньку. Он, правда, искусственный, но греет изрядно. Вам надо обсушиться. Леша и Даша больше не спорили. С удовольствием уселись перед камином и протянули навстречу теплу мокрые ступни. – А я сейчас приготовлю чаек! Как раз чайник согрелся, – заспешил Евсей Федотыч, опять роняя с носа очки. Скоро он принес корзинку с сухариками и три фаянсовые кружки. Поставил их на столик рядом со скамейкой. Сам уселся на круглый табурет. – Ну-с, вот… Угощайтесь. Чай оказался ароматный и очень сладкий. Сухарики – с запахом ванили. Леша так увлекся угощеньем, что даже забыл, зачем они с Дашей пришли. И вспомнил, только когда выпил кружку до половины. – Ой, Евсей Федотыч, мы же принесли!.. – И он заворочался, вытаскивая из карманов пробки. – Вот… – Ну-ка, ну-ка… Какая прелесть! – Евсей Федотыч завертел стеклянные экспонаты перед очками. – Удивительно! Даже не ожидал… Передайте Евгению Павловичу мою самую глубокую признательность. – Ага, передадим, – согласился Леша, хрустя сухариком. Даша посмотрела на него укоризненно: тон брата показался ей недостаточно вежливым. – Изумительно! – продолжал радоваться Евсей Федотыч. – Вот, извольте взглянуть. Эта граненая пробка – восемнадцатый век. Стиль «алмазное барокко», очень редкий. А это – тоже редкость. От графина, которые в двадцатых годах выпускались на местном заводе «Красный стеклодув». Их сделали очень мало, потому что завод скоро сгорел. Злые языки тогда острили: «Красного стеклодува» склевал красный петух…» Давайте мы их пока положим вот здесь… – И Евсей Федотыч пристроил пробки на каминной полке. Там уже лежало десятка полтора графинных пробок самой разной формы. Леша спросил: – Но это, наверно, не вся ваша коллекция? – Что вы, что вы! У меня несколько тысяч… Я их вам покажу, разумеется, если вы интересуетесь. – Конечно, интересуемся, – воспитанно сказал Леша. Ему и правда стало любопытно. Не так, чтобы очень сильно, но все-таки… – Благодарю вас… Я ведь, позвольте похвастаться, не совсем рядовой коллекционер, а член Международной ассоциации собирателей графинных пробок. И даже имею диплом и почетный знак Хрустальной затычки второй степени. Да-с… Мои коллекции были на выставках в Цюрихе и в Монако. У меня богатейшая переписка с коллекционерами разных стран, в том числе и с самыми знаменитыми – профессором Гансом Зоммерциммером и виконтом де Бугенвилем… А началось, если хотите знать, в детстве, со стеклянной пробки, которую я нашел на свалке. Она так заворожила меня своим сверканием, что я с той поры уже не оставлял этого увлечения. Я даже пошел учиться в архивный институт специально для того, чтобы побольше иметь возможностей знакомиться с документами о графинном производстве разных эпох и стран. С тех пор я проработал в архивах пятьдесят лет и все это время собирал свои коллекции.. «Чем только люди не занимаются…» – подумал Леша. А Даша спросила: – Скажите, пожалуйста, а почему вы собираете только пробки? Без графинов? Евсей Федотыч опять уронил и поймал очки и значительно поднял палец. – О! Серьезный вопрос! Но его задают люди, не знакомые с глубиной проблемы… Причин тут много. Прежде всего дело в том, что графины недолговечны. Они часто бьются, а пробки после этого владельцы выбрасывают. Тут-то они (пробки, а не владельцы, естественно) и попадают к коллекционерам. Это первое. А второе – то, что графин и пробка лишь на первый взгляд одно целое. На самом деле это разные вещи. Пробка – отдельное произведение искусства. Графин может быть самым простым, а в пробку мастер вкладывает душу. Вот, например. – Он взял с полки прозрачный шарик со стерженьком. – Видите? Леша и Даша присмотрелись и восхищенно засопели. Внутри шарика искрился парусами крошечный стеклянный кораблик. – А вот, извольте взглянуть… Это была пробка-чертик. Веселый такой бесенок с черными глазками и рубиновыми рожками. – Или вот… – На стеклянном кубике виднелась матовая письменная вязь. – Здесь, если приглядеться, стихотворение Александра Сергеевича Пушкина «Что смолкнул веселия глас…» Потом Евсей Федотыч продемонстрировал еще стеклянного рыцаря, крошечный хрустальный глобус и прозрачную головку в турецкой чалме… Леша и Даша мигали от удивления. – Но, если смотреть глубже, дело не только в изящных и хитрых формах. Есть еще одна сторона данного вопроса. Для меня она имеет первостепенное значение. Я пишу сейчас об этом большую научную статью «Внутренние свойства графинных пробок»… – А разве… такие бывают? – нерешительно спросила Даша. – Представьте себе! Ведь за каждую пробку много-много раз берутся человеческие руки. Не правда ли? А у человеческих пальцев и ладоней есть способность передавать свойства своего хозяина предметам, которых они часто касаются. А эти предметы, в свою очередь, могут переносить данные свойства на других людей… Я открыл, что графинная пробка – великолепный аккумулятор человеческих способностей, характеров и талантов… Я понятно выражаюсь? – Вполне, – учтиво сказал Леша. – Конечно, если хозяин графина был человеком скучным и неинтересным, то и в пробке ничего не останется. А если графин принадлежал скандалисту или жулику, то и заразиться недолго… Но представьте себе, что пробка жила в графине, из которого пил когда-то знаменитый музыкант! Вы подержите ее в руках и… ну, может быть, вы не станете вторым Моцартом, но понимать музыку будете гораздо лучше… Или, скажем, пробка из графина талантливого математика… – Или художника! – шумно подскочил Леша. Евсей Федотыч вздрогнул, опять подхватил очки и торопливо закивал. Даша сказала маминым тоном: – Как не стыдно перебивать… Евсей Федотыч, у вас нет пробки, которая раньше была у вежливого и воспитанного мальчика? Н е к о т о р ы м было бы очень полезно подержать ее в руках… Лешу это задело. – А нет ли у вас пробки, которая была у девочки, которая никогда не лезла в воспитательницы? Н е к о т о р ы м она тоже очень бы пригодилась… Евсей Федотыч засмеялся. – Вероятно, есть, но сразу не отыскать. Зато я могу вам на деле показать чудодейственные свойства пробки от графина, который в давнее время принадлежал китайскому целителю Бун-Дун-Чуну. Одну минуту… Евсей Федотыч засеменил в своих шлепанцах к двери и скоро вернулся. Пробка оказалась простым стеклянным цилиндриком, даже никакого иероглифа на ней не было. – Неприметная на вид, да. Но… Вот у вас, молодой человек, я вижу под глазом синяк. А сейчас его не будет… – Где синяк? – забеспокоился Леша. Даша пригляделась. – Лешка, правда! Под левым глазом… – Судя по всему, вы недавно дрались, – торжественно произнес Евсей Федотыч. – Что вы, он не дрался! Он вообще никогда не дерется! Леше это не понравилось. Получалось, что он тихоня из тихонь! – Неправда! Я в мае дрался, в школе, когда Мишка Тузыкин стал дразниться! У меня даже запись в дневнике есть! – Подумаешь, запись! Это тебе ваша Леонковалла Меркурьевна из вредности написала. А драки вовсе и не было. Мишка полез, а ты и стукнуть-то его побоялся… Евсей Федотыч, он всегда боится другим больно сделать. Даже из своей рогатки ни разу ни в одного воробья не выстрелил, только аптечные пузырьки расшибает… Даша думала, что хвалит брата: вот какой он добрый. А ему показалось, что в этих словах он выглядит как трусишка. – Ничего я не боюсь! Глупая какая… – Н и ч е г о не боишься? – сменила тон Даша. Потому что обиделась. – А кто пищал при ангине, когда медсестра с уколом приходила? – Это потому, что я был ослабевший от температуры!.. Зато я не пищу один в темноте, как н е к о т о р ы е. И щекотки не боюсь. А н е к о т о р ы е верещат, когда издалека покажешь, как пальцы шевелятся… – Дорогие гости! – повысил голос Евсей Федотыч. – Мы отвлеклись от главного вопроса. Неважно, дрался уважаемый пациент или нет. Главное, что синяк, так сказать, налицо. И сейчас мы его уберем, да-с… Позвольте… – Он взял Лешу за подбородок и потер у него под глазом холодным стеклом. – Гм… Странно… Что это с ней? Потеряла свои свойства от старости? И Леша понял, что синяк не убирается. Даша пригляделась опять. – Евсей Федотыч, да это не синяк! Это когда машина проезжала, ему брызнуло на лице грязной водой… – Она деловито помусолила палец. – Дай-ка… Ну вот и все. Никакого синяка… – Жаль, – огорчился Евсей Федотыч. – Так мне и не придется продемонстрировать целительные свойства пробки Бун-Дун-Чуна. – Но ведь у Леши есть и настоящие синяки! Вот хотя бы на ноге. – Ага! Пожалуйста… – Леша потер ногу пониже коленки. – Да? Ну-ка, попробуем… Почему-то и здесь не получается. Что за напасть!.. Год назад я сводил здоровенную шишку со лба своего внучатого племянника, и все было великолепно… Неужели пробки стареют, как люди? Или этот ваш синяк тоже не настоящий? – Вполне настоящий, – слегка обиделся Леша. – Я вчера этим местом за ящик зацепился. – Позвольте еще… Гм… Не могу понять… Леше стало жаль старичка. Он сморщил лоб и потом что-то прошептал себе под нос. – Ура! – воскликнул Евсей Федотыч. – Исчез! Без всякого следа! Что я говорил! – Замечательно! – обрадовалась Даша. – Спасибо, – сказал Леша. И почему-то вздохнул. Потом Евсей Федотыч показывал гостям свою коллекцию. Рядом с кабинетом была комната, где многочисленные полки оказались заставлены плоскими коробками. В них – каждая в отдельной ячейке – хранились пробки самых удивительных форм. По сто штук в коробке. Все, конечно, не пересмотришь… А та стена, что напротив окон, блестела, словно усыпанная тысячами алмазов, хотя день был пасмурный. На ней пробки были воткнуты плотно друг к другу в специальные гнезда. Как электролампочки в патроны. А между ними прятались настоящие лампочки. Разноцветные! Евсей Федотыч щелкнул выключателем, волны цветного света побежали по узорчатым стеклянным головкам, заиграла переливчатая музыка. И каждая пробка засверкала, как драгоценный камень. Леша и Даша охнули от восхищения. – Про эту мою стену писали даже в «Вечернем Хребтовске», – похвалился Евсей Федотыч (и опять поймал очки). – Статья называлась «Пещера Аладдина»… – И правда как сокровище, – прошептала Даша. На сверкающей стене было лишь одно темное пятно: у самого потолка выделялся черный квадрат. Окошечко, или, вернее, отдушина, заделанная тонкой решеткой. – А это что такое? Зачем? – Леша показал на отдушину – Это… Да так, ерунда. Вентиляция. Дом у нас старинный, стены толстые, в них проходят каналы для проветривания, а это один из выходов. Надо бы заделать, да санитарные правила не позволяют… – Евсей Федотыч почему-то заметно поскучнел. Погасил лампочки. И Леша с Дашей поняли, что пора прощаться. Когда шлепали под дождем обратно, Леша задумчиво проговорил: – Непонятно, почему Евсей Федотыч вдруг сделался такой… будто расстроился из-за чего-то… – Просто мы его утомили. – Но он ведь сам с таким жаром все показывал… Коллекция у него в самом деле удивительная. – Я знаю, о чем ты думаешь… – О чем? – Ты решил тоже собирать пробки от графинов! – Вовсе нет! Я думаю о той китайской пробке. Неужели она и правда постарела от долгого времени? И потеряла волшебную силу… – Но ведь она все же убрала твой синяк! Леша хмыкнул. – Конечно. Когда я сказал: «Чоки-чок, уберися, синячок…» – Значит, это «Чоки-чок», а не она! – Наверно, и она тоже. Они вместе… Понимаешь, Даша, я заметил: «Чоки-чок» действует там, где уже есть какая-то сказка… Тут вот, например, оказалась рядом волшебная пробка. Она хотя и ослабевшая, но все-таки сказочная. И они помогли друг другу. А если рядом нет никакого волшебства, «Чоки-чок» ничего не может… – А как же ты загнал в канаву «Москвич»? – Это просто совпадение, – вздохнул Леша. – А в мае, после драки с Мишкой Тузыкиным, «Чоки-чок» мне нисколько не помог. – А как он должен был помочь после драки-то? – Когда Леонковалла решила записать про эту драку мне в дневник, я прошептал: «Чоки-чок, потеряйся, дневничок…» Но он никуда из ранца не подевался, Леонковалла все на пол вытряхнула и нашла. И накатала на полстраницы. А Мишке я тогда крепко по губе вделал, зря ты не веришь. – Да верю я, верю, – сказала Даша. – По правде говоря, ты иногда бываешь очень храбрый…
|