Плавали-Знаем сразу как-то похудел, щетина торчала, как иголки из сердитого ежа. Уши оттопыривались и вздрагивали при каждом звуке. 

Он мрачно бродил по коридору, заглядывал в каюты и каждого встречного прогонял с дороги движением указательного пальца. На судне стояла тяжёлая тишина. «Где же он сидит?» — размышлял Плавали-Знаем и водил глазами по дверям кают. — Хе-хе, хе-хе! — подкатился к нему, усмехаясь, обсохший артельщик. — Что «хе-хе»? — зло передразнил его Плавали-Знаем.

 — Только пузыри умеешь пускать и дрыхнуть в бочке! — И он хотел махнуть в сторону указательным пальцем. — Хе-хе! — расплылся опять артельщик. — Подойдите-ка, пожалуйста, к той двери и послушайте! — Он мигнул правым глазом и кивнул на каюту Перчикова. — А что там? — Посмотрите, посмотрите! — закивал Стёпка, и во рту у него вспыхнули три огонька. Плавали-Знаем подошёл к каюте, приложил ухо к двери и вдруг вытянулся, как солдат на смотру. За дверью что-то тихо говорил начальник пароходства. Лоб у Плавали-Знаем мгновенно взмок.

 Он хотел тут же распахнуть дверь. Но вдруг остановился и прислушался. Голос, как назло, стал ещё тише. Плавали-Знаем ничего не смог разобрать. «Ладно, подождём, — решил он. — Подождём и… нечаянно встретимся в коридоре». И он беззаботно стал прогуливаться взад-вперёд, ступая как можно мягче и поглядывая на потолок.

 Но из каюты никто не показывался. «Ничего! — сдерживал себя капитан. — Не будут же они сидеть вечность!» Но прошёл час, а начальник и не собирался выходить. «Ждёт, ждёт, чтобы я сам пришёл! — тяжело дыша, рассуждал Плавали-Знаем. — Ну ладно…» 

Он старательно одёрнул китель и, постучав, приоткрыл дверь: — Прошу прощения, разрешите? В каюте был один Перчиков, а на столе вовсю тараторил маленький магнитофон. Плавали-Знаем не поверил своим глазам. Он с опаской огляделся, потом подошёл к столу и нагнулся над магнитофоном. Тот добросовестно продолжал повторять речь начальника пароходства на одном из торжественных собраний. — Так! — прохрипел Плавали-Знаем. — Издеваться задумали? — Он одним движением сгрёб плёнки и подхватил магнитофон. — Не имеете права! — подскочил Перчиков. — Права? — повторил Плавали-Знаем и прищурил глаз. — Я вам покажу право! Я вам его покажу! И он вышел из каюты. Сапоги его загрохотали, как танки, прорвавшие оборону противника. Вся команда высунулась из кают и смотрела ему вслед. Плавали-Знаем грозно поднялся по трапу на капитанский мостик. Сзади него переваливался сияющий артельщик. Слева над горизонтом поднимались Курильские острова. По всему морю бежали белые барашки. 

Судно подбиралось к самым глубоким местам Тихого океана. — Утопить! — приказал Плавали-Знаем и с ненавистью вывалил в руки артельщику кипу плёнок и магнитофон. — Сейчас? — спросил артельщик. — Какая глубина? — крикнул в рубку Плавали-Знаем. — Восемь тысяч метров! — раздалось оттуда. — Мало! — рявкнул Плавали-Знаем и хищно прошёлся по палубе. — Глубина? — спросил он снова через несколько минут. — Девять тысяч метров! — Мало! И он прошёлся ещё раз в сладком ожидании экзекуции. — А теперь? — крикнул он в третий раз. — Десять тысяч метров! — Бросай! — приказал Плавали-Знаем и выпятил грудь. Артельщик размахнулся. Плёнки с жалобным свистом одна за другой полетели за борт. И следом за ними, кувыркаясь, нырнул в глубину магнитофон. Только хлюпнула вода и по волнам побежали круги. — Всё! — доложил артельщик. — Ну нет, это ещё не всё! — зловеще произнёс Плавали-Знаем и прищурил правый глаз. И действительно, это было ещё не главное. Главное произошло ночью. В полночь Солнышкин проснулся от холода. Он встал, чтобы закрыть иллюминатор и вдруг увидел, что дверь каюты распахнута, постель Перчикова разбросана, а его самого нет. Солнышкин выскочил в коридор. 

В коридоре тоже никого не было. Он прошёл вперёд и увидел, как артельщик приклеивает на лоску приказов бумажку, на которой что-то нацарапано. Солнышкин пригляделся и с ужасом прочитал: «За насмешки и издевательства над вышестоящими руководителями и непочтительное отношение к ним высадить на необитаемом острове радиста Перчикова. Приказ приведён в исполнение». Артельщик прошёл мимо Солнышкина, хихикая и потирая руки. — Теперь можно и поспать! — сказал он и ввалился в свою каюту. Солнышкин вдруг почувствовал, что чубчик у него поднимается дыбом.

 Он вспомнил, что во сне ему казалось, будто пароход останавливался и будто в коридоре шла какая-то возня. Теперь он всё понял. Он бросился на палубу и выбежал на корму. Из темноты стал хлестать по лицу холодный дождь.

 Но и сквозь него было видно, что судно, набирая ход, удаляется от скалистого острова. — Пер-чи-ков! — закричал Солнышкин в темноту. — Пер-чи-ков! И ему показалось, что откуда-то издалека, со стороны острова, в ответ раздалось что-то похожее на «…ол-ныш-кин!». Но ударил гром, с порывом ветра сильнее хлестнул дождь, и всё пропало во мраке.