Митьку выбрали редактором стенгазеты. И жизнь его чудесно преобразилась. Газета называлась «Октябрёнок». Название прекрасное, но во всех вторых классах газеты тоже так назывались, и Митька из-за этого переживал.

Но сделать ничего не мог: название было написано на фанерном листе настоящим художником, а пониже были деревянные рамочки, куда вставлялись заметки.Митька назначил своим заместителем и главным художником Лёшку Реброва, и работа закипела. 

Пожалуй, это была единственная стенная газета в школе, которая выходила каждый день и состояла исключительно из одних фельетонов. Только одна рубрика под названием «Короткая шутка» оставалась неизменной, потому что Митька сумел выдумать только одну шутку и она ему так нравилась, что ничьих других шуток он принимать не желал.

Шутка была такая:«Мальчик спросил у папы:— Знаешь, для чего над витринами магазинов висят полосатые тряпки?— Не тряпки, а маркизы, — сказал папа.— Ну, маркизы. Знаешь, для чего они висят?— Не знаю, — сказал папа.— Чтобы стёкла не разбивались от солнечного удара, — сказал мальчик».

Митьке эта шутка нравилась потому, что разговор такой был на самом деле. Про солнечный удар Митька выдумал ещё в детском саду, а разговор этот был с папой. Причём тогда Митька и не думал шутить, он говорил всерьёз.

 Это теперь ему смешно, а тогда смеялся один папа.А Лисогонов, про которого был написан фельетон под названием «Лихой наездник», где рассказывалось, как Лисогонов оседлал несчастного первоклашку и заставил себя возить, кричал:— Погоди, погоди! Я на тебя тоже напишу! И шутка твоя дурацкая! У меня таких шуток есть сто штук!— Вот видите, ребята, какая действенная вещь стенная газета. Печать вообще могучая сила, — говорит Таисия Петровна. — Я уверена, что теперь Гоша не будет обижать первоклассников.— Погодите, погодите! 

Я про него тоже напишу! Как его к директору водили! Ага! Его водили, а меня не водили, — кричит Лисогонов, а сам чуть не плачет.— Пускай пишет, — шепчет Митьке Лёшка Ребров, — мы его так отредактируем, что больше не захочет писать.Мама жаловалась папе:— Просто кошмар какой-то! Он не даёт мне работать на моей собственной машинке!

 Целыми днями стучит, как дятел. Он заболел. Это называется писательский зуд.— А это очень опасно? — серьёзно спрашивает папа.— Чрезвычайно! — говорит мама. — Иногда человек не может излечиться всю жизнь.— Так и стучит всю жизнь?— Так и стучит! 

Всю свою сознательную жизнь! — отвечает мама.— Но есть же, наверное, какое-нибудь лекарство от этой болезни? — спрашивает папа.— Увы, увы! — говорит мама. — Только здоровый организм может победить эту напасть!— Какое горе! Какое несчастье! — восклицает папа.— Ладно, ладно, — говорит Митька, — смейтесь, смейтесь! 

Печать — это могучая сила! Вот заведу дома стенную газету да пропечатаю вас, тогда узнаете!— Не губи! — кричит папа.— А что ты сейчас пишешь? — спрашивает мама. — Над чем работаешь?— Над циклом стихов работаю.— О! Это интересно! — говорит мама. — Ты уже на стихи перешёл!— А большой цикл? — спрашивает папа.— Пока готово три стиха, но будет больше, — говорит Митька. — Прочитать?— Конечно! — говорит мама и смотрит на папу.— А может быть, не надо? — сомневается он.— Тогда, может быть, мне лучше спеть что-нибудь из «Князя Игоря»? — коварно спрашивает Митька и видит, что папа вздрагивает.— Нет, нет! Читай скорее свои стихи! — просит папа.И Митька прочитал им свой первый поэтический цикл. Стихи были такие.Стихотворение № 1. Жил да был один непалец. И жена его — непалка. Он был маленький, как палец, А она худа, как палка.Стихотворение № 2. Жил да был один китаец. И жена его — китайка.

 Он косой был, будто заяц, А она была лентяйка.Стихотворение № 3. Жил да был один индеец. И жена его — индейка. 

Он был страшный проходимец, А она копила деньги.— Слушай, гениальные совершенно стихи, — говорит папа, — как это у тебя: «Жил да был один кореец и жена его — корейка…» Здорово!— Нету у меня про корейца! — возмущается Митька. — Как же ты слушал?!— Правда нету? Значит, мне показалось. Ты их пусти под четвёртым номером.— Теперь не могу.— Почему это?— Потому что это будет плагиат, воровство, значит. Только не простое, а поэтическое, — говорит Митька.— Ты слышишь, мать? — говорит папа. — Это не ребёнок, а какой-то вундеркинд. Какие слова знает — «плагиат»! Что же дальше будет?!— Страшно подумать! — говорит мама. — В таком возрасте, а уже и главный редактор, и фельетонист, а теперь и поэт!— Опять смеётесь? — подозрительно спрашивает Митька.— Что ты, Тяша! Ты очень смешные стихи написал, — говорит мама. — Только не обидятся ли на тебя индейцы?— Так я же не про всех! И вообще это просто для рифмы.— Хорошенькое дело! — говорит папа. — Значит, если тебе придёт в голову зарифмовать меня с крокодилом, рука у тебя не дрогнет? Смотри, как здорово: Михаил — крокодил.— Нет. С крокодилом дрогнет.

 С крокодилом я тебя не буду.— Ну, спасибо и на этом, — говорит папа. — Теперь я спокоен.Оказалось, что писательский зуд вылечить всё-таки можно.Мамина машинка сломалась. У неё отвалилась буква «о».— Ну вот, — сказала мама. — Теперь придётся писать с московским акцентом — через «а».Но Митька через «а» писать не захотел. А раз печатать стало нельзя, писательский зуд у него кончился, потому что какой же интерес писать ручкой. 

Это получается всё равно что уроки делать.А тут ещё Митьку из редакторов уволили. Переизбрали.Потому что он никого не хотел печатать в стенной газете, у него и для своих-то фельетонов места не хватало.Все возмутились и переизбрали.Редактором назначили Саньку Филиппова.Он стал всех печатать.

И теперь стенная газета во втором «а» стала выходить нормально, как и в других классах, — раз в месяц, а иногда и в два.