Все цветы росли вверх, протягивая руки к солнцу за дарами, которыми оно так щедро наделяло все живое. Только Вьюнок ползал в тени, не в силах подняться с земли, потому что у него не было крепкого хребта. — Почему ты не карабкаешься вверх, как другие цветы? — спросила у Вьюнка мягкотелая Улитка. — Что мне, почтенная, делать, когда у меня нет хороших друзей? — простонал Вьюнок. — Друзей можно обрести, надо только уметь, — подмигнула Улитка. — Друзей за деньги не купишь, а у меня и денег нет, — беспомощно развел руками Вьюнок. — Есть нечто более могучее, чем деньги. Это лесть. Скажи Колу в изгороди, что он самое красивое дерево в саду, и он позволит тебе виться вокруг себя и карабкаться вверх, — поучала Улитка. Вьюнок, правда, сомневался, чтобы видавший виды седой Кол оказался таким простаком и поверил столь грубой лжи. А не лучше ли подмазаться к какому-нибудь существу женского пола? Хоть к той же Черемухе, воробьи прочирикали ей уши о ее красоте, и она охотно позволяет этим бездельникам вить гнезда в своих ветвях. Не выйдет — он ничего не потеряет, а выйдет — обретет все. Вьюнок подполз к Черемухе и слащавым голосом прошептал: — Черемуха, Черемуха, как ты хороша! Жеманная Черемуха притворилась, что не слышит. Вьюнок начал виться вверх, настойчиво повторяя: — Черемуха, Черемуха, как ты хороша! Черемуха накинула на плечи белую шаль — упорная лесть Вьюнка ей, видимо, пришлась по душе. — Теперь ты еще прекраснее! — восхищался Вьюнок. — Скажи мне это на ухо! — игриво засмеялась Черемуха. И Вьюнок вился все выше и выше. И вот уже шептал Черемухе на ухо: — Ты… ты прелестнейшая из черемух! Больше он ничего не умел сказать. Но Черемухе достаточно было и этих нескольких слов, чтобы поверить в искренность Вьюнка. Когда ветер сорвал с плеч Черемухи белую шаль, Вьюнок забыл даже эти немногие слова. Бедная Черемуха! Она с нетерпением ждала, что Вьюнок посватается к ней, но, когда настала осень, от тоски засохла, и садовник распилил ее на дрова. Весной Вьюнок огляделся, кому бы польстить теперь. «Может быть, Розе? Нет, та чересчур воображает, — рассуждал Вьюнок. — Вообще-то она хороша, но какой у нее острый язык: скажешь ей словечко, а она точно иголкой в ответ кольнет». Вьюнок набрался смелости и приблизился к Колу в изгороди. — Кол, послушай, Кол, — заговорил с ним Вьюнок. — Я все думал и никак не мог придумать… — А? Ты это мне говоришь? — спросил глуховатый Кол. Вьюнок продолжал терпеливо: — Тебе, кому же еще. Я хотел тебе сказать… — А? — Поднимусь поближе к твоему уху. — Вьюнок проворно завился вверх. — Теперь ты слышишь? — спросил он. — Теперь слышу. — Я все думал и не мог придумать, почему никто не видит твоей красоты и силы? Разве изгородь устояла бы, не будь тебя? Ты ведь вся ее опора. По-моему, ты не только силен, но и красив. Самое красивое дерево во всем саду. — Поднимись повыше, — попросил польщенный Кол, а Вьюнку только этого и надо было. За одну ночь он взобрался Колу прямо на голову и накричал ему в ухо столько похвал, что растроганный старикашка даже всплакнул, а воробьи от смеха за животики хватались. — Ты единственный меня понимаешь, — лепетал Кол. — Ты — мой лучший друг. Все остальные слепы. Даже поэты — они не посвятили мне ни одного прочувствованного стихотворения. Черемуху, Клен, Дуб — их поэты воспевают и славят, а скажи, чем эти деревья лучше меня? — Да что ты! — воскликнул Вьюнок. — Мне на них даже смотреть противно. И случилось, что ребенок, увидев Кол, обвитый Вьюнком, воскликнул: — Смотри, какие красивые цветы! — Ты слышал? Устами младенца глаголет истина, — торжественно подтвердил Вьюнок. — Останься со мной на всю жизнь, — прокряхтел Кол. — Будешь говорить всему саду о моих достоинствах, а я буду подпирать тебя, чтобы ты не оставался в тени. Но жить вместе им пришлось недолго. Пришла зима и нахлобучила Колу на голову большую снежную шапку, и прогнивший Кол под ее тяжестью свалился. Вьюнок не скорбел по погибшему другу, а стал присматриваться, к кому бы теперь примазаться. И к весне Вьюнок — хотите верьте, хотите не верьте— уже кружился и вился вокруг самого могучего Дуба.
|